Заметим, что Григорий был казнен Неплюевым без всякого согласования с Мазепой (еще один пример, насколько ограниченной была гетманская власть). Эти события показали решающую роль, которую играли в Гетманщине русские войска и воеводы. Показали они и ненависть казаков к старшине, а также то, что полагаться гетману следовало только на сердюков и компанейцев. Впрочем, Мазепе опять повезло: в результате бунта естественным путем отменялись положения статей о «не замене» старшины: «изменников» следовало покарать, и Голицын не стал этому противиться.

Отдадим должное Мазепе, он никогда не был сторонником крутых мер. Трудно сказать, что это было: природная осторожность или христианское милосердие. Скорее всего, и то и другое. Но политика Мазепы в первые годы его гетманства — яркий пример сдержанности.

Получив булаву, Иван Степанович столкнулся с таким количеством проблем, что трудно даже предположить, с чего он собирался начать. Мы прежде всего попробуем разобраться в его финансовом положении. От Самойловичей в войсковую казну поступили огромные средства. По подсчетам старшины, их можно было оценить в миллионы[144]. Помимо имений и богатого хозяйства было конфисковано множество драгоценных вещей, оружия, посуды, одежды и прочего[145]. Именно эти сокровища стали основой будущего фантастического богатства Мазепы. Впрочем, надо признать удивительный факт: при первой же возможности гетман пожертвовал значительные суммы из этих денег опальным наследникам Самойловича. Так, когда дочь последнего выходила замуж за князя Четвертинского, ей была дана тысяча империалов в виде приданого. А когда настала пора венчаться его внучке — та получила от Мазепы тысячу золотых, серебряную посуду и драгоценности. Когда затем зять Самойловича Четвертинский попал в татарский плен, Мазепа заплатил за него три тысячи золотых. Наконец, занимаясь строительством в Киево-Печерской лавре, Мазепа построил там башню с церковью во имя святого Иоанна Кущника, патрона тогда уже покойного Ивана Самойловича. И мало того. Когда в присутствии русских воевод составлялись описи имущества семьи Самойловича, выяснилось, что пропал сундук с собольим кунтушом. Старшина объяснила, что тот сундук был отдан по приказу Ивана Мазепы жене бывшего гетмана. Таким образом, Иван Степанович, рискуя прогневить русских воевод, отдал шубу несчастной женщине, уезжавшей в Сибирь.

Было ли это попыткой загладить свою вину? В любом случае все перечисленные поступки можно оценить как весьма щедрый и благородный жест. Я бы даже сказала — человечный. Если Мазепа поступал так, мысленно снова и снова обращаясь к событиям Коломацкой рады, то называть его бездушным вряд ли справедливо.

Итак, он стал наконец богат. Впрочем, в первые годы гетманства о богатстве еще вряд ли можно говорить. Отмена аренд больно сказалась на казне. Мазепа постоянно жаловался Голицыну на нехватку денег. «Из небольшой казны войсковой»[146] «у нас никаких доходов нет, а росходы непрестанные имеем, яко же и сами вы ведаете что ныне аренды нет»[147]. Он писал, что не может отправлять в Москву запорожцев (которые постоянно приезжали в гетманскую столицу, чтобы оттуда их послали к царю за наградами), так как от этого «до конца скарбец войсковой истощитца…»[148]. Вероятно, в этих жалобах была доля лукавства, так как скарбы Самойловича составляли огромный капитал. Но Мазепа был слишком хорошим хозяином, чтобы не знать: деньги имеют свойство быстро заканчиваться. А раз доходов не было, то и расходы следовало всячески ограничить.

Впрочем, это никак не отражалось на тех щедрых наградах, которые он раздавал старшине. Едва став гетманом, Мазепа просит дать царскую жалованную грамоту на два села Кочубею[149], затем ему же — на мельницу[150]. Такие же жалованные царские грамоты стараниями Мазепы получил генеральный есаул М. Миклашевский[151], а затем генеральный хорунжий И. Ломиковский[152], ряд войсковых товарищей и другие старшины. Жан Балюз впоследствии писал, что Мазепа покорил свою старшину «роскошными приемами в своей резиденции»[153]. Величко упоминает, что у Мазепы были традиционные «воскресные обеды». Трудно сказать, на каком этапе своего гетманства Иван Степанович ввел эту традицию, но, безусловно, он с первых дней стремился всячески задобрить старшину.

Еще одним направлением гетманских щедрот были монастыри. Десятками исчисляются универсалы Мазепы, подтверждающие старые пожалования и дающие новые. Киевский Братский, Киевский Николо-Пустинский, Лубенский Мгарский, Киевский Златоверхо-Михайловский, Киевский Выдубицкий, Троицкий Кирилловский, Киевский Фроловский, Киевский Межигорский — это только часть монастырей, облагодетельствованных Мазепой в этот период. По его просьбам они получают и царские жалованные грамоты.

Среди монастырей, пользовавшихся покровительством Мазепы, безусловно, был и Вознесенский девичий монастырь, игуменьей которого была его мать, Мария Магдалена. Пожалования матери — это единственный признак в голицынский период использования своей власти в личных целях. Впрочем, вряд ли можно рассматривать как личную корысть пожалования монастырю, даже если учитывать, что игуменьей там была его мать.

Вообще, как уже говорилось выше, Мария Магдалена была женщиной замечательной. Пользуясь покровительством своего сына, она, помимо игуменства Вознесенским киевским монастырем, распространяет свое влияние на Глуховский Преображенский[154], получает право посылать инокинь в Москву «за милостыней» (при этом им царское правительство предоставляло подводы и поденное жалованье)[155]. Ее решительность, энергия и целеустремленность были чертами, унаследованными от нее Мазепой. Магдалена, безусловно, гордилась своим сыном-гетманом, несомненно, оказывала на него определенное влияние, а Иван до самой ее кончины оставался преданным и заботливым сыном.