И Келси, и Барри советовали мне смотреть на «сессну» в тот момент, когда я буду из нее выпрыгивать. Видеть, как самолет как будто падает от тебя, когда на самом деле стремительно падаешь ты, – один из самых крутых моментов прыжка. Но мне совсем не хотелось смотреть, как земля и небо вертятся вокруг меня, поэтому я зажмурила глаза, пока не почувствовала, что Барри стабилизировал наше свободное падение.

Я ощутила, как он похлопал меня по плечу, потом опять и что-то прокричал мне в ухо, и я отлепила руки от петель снаряжения и широко их раскинула, как и предполагалось. Я старалась слегка выгнуть тело: ноги вместе, голова поднята, живот смотрит вниз. Я уставилась на землю, приближающуюся со страшной скоростью, и вдруг открыла рот и заговорила – впервые с момента начала полета.

«Черт возьми! – заорала я, а ветер как будто вырвал слова у меня изо рта, чтобы там появились другие. – Черт возьми! Черт возьми! Черт возьми!» Небольшая часть моего мозга с удивлением отметила, что я даже слышу сама себя, могу производить внятную речь, несмотря на силу ревущего вокруг меня воздуха. (Позже я узнаю, что мы достигли предельной скорости в сто шестьдесят километров в час.)

Я снова и снова выкрикивала эти два слова в течение всех тридцати семи секунд нашего свободного падения. Раз начав, я уже просто не могла остановиться. Я охрипла, горло драло. Но я продолжала орать. Смутно, на фоне собственного крика, я услышала, как Барри прокричал что-то про парашют, а потом мне показалось, что какая-то сила ухватила нас сверху – несильный рывок, и теперь ноги болтались подо мной, и я почувствовала, как мой вес натягивает нижние обхваты снаряжения.

Я перестала орать. Барри вытянул руки вперед и предложил мне стропы, которые контролировали парашют, чтобы я управляла полетом. Мне потребовалась пара попыток, чтобы просунуть трясущиеся руки в петли, но я была слишком слабой, чтобы управлять эффективно. Я чувствовала, как Барри дергает за меня веревки сверху.

Келси и другие описывали этот длинный, неспешный спуск на парашюте после свободного падения как расслабляющий. Но я расслабиться не могла: я слишком четко осознавала свой вес в снаряжении, свои болтающиеся ноги, знакомые ориентиры далеко внизу. Вон там железнодорожный мост. А там – пляж. Вон шоссе, ведущее домой. Барри закружил нас, и меня затошнило, на мгновение я почувствовала ненависть к нему, а потом пролепетала, что мне это не нравится. Падение продолжалось и продолжалось. Наконец мы приблизились к пустыне, и Барри полностью взял на себя управление, напоминая мне мою роль в приземлении.

Он раскачал нас из стороны в сторону, меняя курс, как парусник, чтобы уменьшить скорость, когда мы вошли в пространство над дюнами. Тогда он просигналил мне поджать колени (я старалась как могла) и изо всех сил тянуть стропы парашюта вниз. Я напряглась, ожидая столкновения с землей, но ноги так ее и не коснулись – я вдруг оказалась на песке, лежа на животе, Барри сверху. Он отстегнул зажим на талии справа, чтобы скатиться с меня, и в этот момент подошла наземная команда, одобрительно нас приветствуя, и меня полностью освободили.

Вокруг меня собрались люди, кто-то помог мне подняться на ноги. Гордая мной Келси улыбалась. Я попыталась ответить ей улыбкой, но щеки и губы (как и руки и ноги) дрожали.

«Тебе понравилось?» – спросила она. Она так на это надеялась. Сама она нашла то, что заставило ее мир перевернуться, и очень хотела, чтобы я разделила это чувство, полюбила это так же, как она. Жаль, что у меня уже не было сил, чтобы проявить хотя бы чуточку энтузиазма ради нее, притвориться, что она и другие открыли мне глаза, помогли смелее идти вперед в этом мире, в котором стало меньше страха.

Но я была выжата как лимон и не смогла соврать. Я пожала плечами и пробормотала что-то неопределенное. Мне хотелось сказать: «Это было отвратительно, никогда и ни за что не захочу снова сделать что-то подобное». Но она была так добра по отношению ко мне, так что вместо этого я уставилась в песок и стала копаться в себе, стараясь найти хоть что-то хорошее в своем достижении, хоть кусочек чего-то хорошего, которым можно было бы прикрыть откровенно бездонную пропасть страха, живущего внутри меня.

Позже, когда я уже сняла снаряжение, шлем и комбинезон, после того как посмотрела, как снова прыгнули Келси и другие, когда достаточно успокоилась, чтобы попытаться благополучно добраться домой, я все же нашла, чем могу гордиться. В конце концов, я ведь сделала это. Я не испугалась, отрезала себе все пути к отступлению, не потеряла деньги и чувство собственного достоинства. Я не уцепилась за самолет при прыжке и не убила всех нас. И я орала не все время прыжка.

Все это – маленькие победы. Но теперь я знала, что, если мне суждено пережить настоящее перерождение, полностью изменить взаимоотношения со страхами, я буду преодолевать их не через шок и трепет. Конечно, один прыжок стоимостью четыреста долларов не решит все мои проблемы. Мне нужно поумнеть и подойти к этому более системно и с научной точки зрения.

Существует много способов борьбы со своими страхами. И, если потребуется, я испробую их все.

С каждым движением внутри меня росла паника: всякий раз, когда я внезапно вспотевшими ладонями хваталась за крошечную опору, ставила ногу, обутую в специальные туфли на резиновой подошве, на узенький уступ или углубление в гранитной поверхности, грудь сдавливало. От страха, сжимающего легкие и мозг, подташнивало. Дышала я громко и часто, через рот, и казалось, что мозг изо всех сил кричит телу: «Остановись! Вернись! Не делай этого! Упадешь! Что-нибудь сломаешь! Ты в опасности!!!»

А я всего в паре метров над землей. Был вечер в начале лета, я была в Рок-Гарденс, популярном в Уайтхорсе месте для скалолазания, вскоре после своего жалкого прыжка с парашютом. И, как я и ожидала, во время попытки взобраться на скалу мне абсолютно не удавалось оставаться спокойной.

Это был мой первый опыт доморощенной экспозиционной терапии, моего нового плана по излечению от боязни высоты. Начало не предвещало ничего хорошего: я ухитрилась взобраться на два – два с половиной метра в начале восьмиметрового маршрута, а потом стала умолять партнера, страховавшего меня снизу, спустить меня обратно. Как только ноги коснулись земли, я попыталась перевести дух, стараясь не встретиться с кем-нибудь взглядом. Я бросила вызов своему страху, но было трудно представить, что в результате я смогу побороть его или научиться его контролировать.

Я так и не смогла объяснить, почему однажды застыла наверху эскалатора в аэропорту. Помню только, что не чувствовала себя в безопасности, я действительно верила, что сейчас упаду (и, конечно, потом так и случилось). Но спустя десятилетия я осознала, что приступ страха в тот момент, неожиданный и необъяснимый, не был единичным случаем. Существовала некая закономерность.

За все свое детство я ни разу не влезла на дерево – просто не хотелось (так я думала), и мне всегда было не по себе, когда мы с друзьями забирались на самый верх лесенки на детской площадке. Но даже если я и размышляла об этом, то списывала свою нервозность и нежелание делать это на обычную робость: такая уж я трусишка.