логики делает ум более гибким, а медитацию — более глубокой. Погружение началось, и он спрашивает мастера, закрыв глаза:

— Слышал, в этом монастыре воспитался Будда…

— Верно. Будда — собирательный образ, означающий «просвещённый». Этот дацан знал нескольких просвещённых. Правда, про них мало что известно. Ведь все они стали отшельниками.

Дыхание Забея становится всё глубже, а вдохи — всё реже. Выдохи вообще не замечаются, и можно подумать, что лёгкие расходуют весь поступающий в них воздух без остатка. Вскоре хуварак чувствует собственные белки гемоглобина, переносящие кислород по артериям. Он заставляет их остановиться и ждать. Физически это похоже на мурашки внутри кровяных сосудов. Накануне Забей прочитал свежее исследование биологов, в котором утверждалось, что в момент смерти в мозгу фиксируется фейерверк гормонов счастья. Последний вздох преподноситься в качестве главного приза всей жизни: волшебной Нирваны. Похоже, что исследователи не ошиблись. Волна эйфории размывает темноту закрытых глаз, и Забей предстаёт перед Страшным Судом. Вокруг него, будто привидения, проносятся все его прижизненные беспокойства: вот его образ, скрещенный с сорокой, пронизано каркая, пролетает над горой мусора, из которой торчат верхушки городских многоэтажек; вот он рыдает над пеплом брошенных проектов, несказанных слов любви и неувиденных стран.

Внезапно Забей вспоминает, что завалился на этой стадии медитации пару дней назад. Он отключает своего внутреннего цензора-палача (совесть). Привидения вмиг растворяются, пропуская его вперёд, к свету в конце тоннеля. Тогда, по наставлению мастера, он кричит во всю воображаемую громкость: «Я вернусь в форме, в которой смогу приносить пользу всем живым существам, в форме солнечного луча, пробивающего тьму!»

Забей стремится к Ясному Свету, но вязнет в болоте привычек. Они так и манят его свернуть с пути обратно, в мир людей. Слева, откуда не возьмись, вырастает огромный смартфон. Бесконечная лента новостей крутит всё самое любимое: аппетитный «Цезарь» в ресторанчике у дома, новый образ подруги, который ей так идёт, инженерная домашняя лаборатория, оборудованная по последнему слову техники… Яркий дисплей перебивает Ясный Свет. Забей тянется к экрану всё ближе и ближе, постепенно сливаясь с ним в одно целое.

Громкий хлопок в ладоши возвращает Забея в дуган. Мастер хлопает ещё раз, чтобы окончательно пробудить хуварака.

— Я дошёл до стадии Бардо, — сообщает Забей. — Но мне не удалось сломать линию перерождения. Грёзы пленили меня, и я свернул со своего пути назад, на колесо Сансары, в крысиные бега.

— Всему своё время, — отвечает мастер. — Сегодня у тебя получилась тотальная самодисциплина, что есть большое достижение. Клетки твоего тела делали то, что ты им повелишь. Это и означает, жить так, как будто умер: без страха, но с отточенным мастерством. Но ты совсем побледнел. Организм мог запустить необратимые процессы. Нужно ещё поработать над замедлением гемоглобина. Нельзя допустить, чтобы кровь полностью остановилась.

Забей бросает взгляд на свои руки: ногти всё ещё переливались синевой, как у покойника. Чтобы понять, насколько сильно измотано тело жаждой духовного совершенства, он мельком смотрит на рэпера, сравнивая. Ответ: сильно. Руки рэпера гладкие, а ногти блестят здоровьем. Лицо блаженно сияет, словно он достиг просветления раньше Забея. Но на самом деле, рэпер к нему совсем не стремился.

Он сидит в паре с Пси, которой своим профессионально деформированным интересом к собеседнику выводит звезду на откровения. Продажнические уловки Пси сближают двух хувараков, и рэпер с воодушевлением вводит нового товарища в курс своих переписок с концертным директором:

— Есть подозрения, что он хочет отжать мой бизнес, права на исполнение моих песен, — рассказывает рэпер. — Я спросил прямо: «Зачем ты заслал меня в эти чигиря?» Он пишет: «Ты тут, чтобы написать вечный альбом. В сытой Европе вдохновение не сыщешь. Художник должен быть голодным. Потом спасибо скажешь».

— Что ты ответил?

— Ты больше не мой концертный директор.

Мастер подаёт знак об окончании медитации. Все перемещаются в чойрын дуган — зал для занятий творчеством. На холстах разворачиваются свитки для рисования, и несколько вечерних часов отводится на живопись. Рисуют четыре благородных растения, и только их: торжественную хризантему, утончённую орхидею, нежную сливу и непреклонный бамбук. Считается, что так можно овладеть всеми базовыми художественными приёмами, но при этом от хувараков требовалась необыкновенная точность изображения. Такая, чтоб даже ребёнок мог безошибочно назвать растение на свитке. В конце самое сложное: изобразить все четыре растения в одной композиции.

Иногда вместо рисования они играют в азиатский пазл. На камнях пишут отрывки известных стихотворений, затем соединяют их на скорость. Рэперу игра даётся легче остальных. Порой он вписывает на камни свежеиспеченные строчки своего нового альбома, таким образом, втягивая других хувараков в рабочий процесс. Удивляясь самому себе, он разрешает им редактировать и добавлять свои рифмы. Раньше такое и близко нельзя было представить: в храм имени Музы не допускались даже близкие люди. Пси, впечатлённый способностями звезды, не мог не спросить:

— Как ты это делаешь?!

— Всё основано на провокации. Я пишу противоречивые строки, потом говорю себе: «За идею» и отпускаю строки в мир. Самое сложное — побороть внутренний страх. Тем и отличается профессионал от любителя: профик не боится. Он всегда идёт до конца.

Так они проводят три месяца в Непале, а казалось, прошёл год. Теперь Забей понимает, почему местные монахи говорят, что им по 300 лет. Люди здесь мудреют быстрее и тем самым ускоряют течение времени относительно биологически заложенных циклов ментального взросления. Как говорит мастер: «Вы приехали сюда интересно провести время, но время не проведёшь». А кстати, где он? В последние дни он часто оставляет группу на самообучение, и Забей опасается, что он готовится уйти в состояние посмертной медитации — тукдам. Уйти по золотому правилу самоубийц: окно, в которое вышел, можно не закрывать. То есть никого не предупреждая, иначе будут отговаривать.

Забей облазил весь дацан, каждую его комнату, каждый класс. Мастера нигде нет. Он даже заглядывает на скотный двор, где его с таким ревностным недовольством встречает архар (тибетский баран), что Забей, столкнувшись с риском быть протараненными твёрдым лбом, решает поскорее смыться. В жилище мастера тоже никого. Остаётся единственное вероятное место, о котором Забей всегда думал с замиранием сердца: Одинокая пещера на высоте 6666 метров.

Забей тщательно пеленает одежду от всепроникающего горного ветра, собирает сухой паёк на несколько дней и двигается в дорогу. Он знает, что купил билет в один конец, и его время пришло. На такой высоте длительное пребывание невозможно без генной адаптации по причине кислородного голодания. Значит, у него будет только одна попытка.

Вход в пещеру предусмотрительно заложен