— Серьезный парень, — хмыкнул Никита. — Не то чтобы очень мощный, но если приснится…

Времени прошло немало, и Корсаков уже успел забыть скорбную фигуру. Расстались, а теперь опять встретились, как будто все эти годы Плакальщик спокойно стоял в пыльной музейной нише, поджидая его и зная, что он вернется.

— Думаешь, именно об этой штуке писал Федька? — Бурьин наклонился к статуе.

— Не знаю. Наверное, где-нибудь на старых кладбищах есть еще фигурки плакальщиков, рыдающих ангелов и тому подобное, но Федор писал в дневнике именно о музее.

— Какую тайну ты скрываешь, а, дед? Давай колись! Что за сундук, упавший с неба, и куда ты его засунул? — Бурьин хотел слегка сдвинуть плакальщика, но это заметила смотрительница.

— Не трогайте экспонат руками, молодые люди! Что за моду взяли! — крикнула старушка, вскакивая со своего стула в углу зала и подбегая к ним. — Раньше стоял себе и стоял, а последнее время все трогают и трогают, благо б девушка была… И кому нужен?

После последних слов смотрительницы Корсаков неожиданно почувствовал волнение, как в игре «холодно-го-рячо», когда вдруг говорят: «Очень тепло».

— А кто еще ее сдвигал? — быстро спросил Алексей.

— А я знаю кто? Три дня все кругами ходил. «Я, говорит, историк». Я ему: хоть бы и академик, идите к главному хранителю, просите разрешения. Без него тут ничего трогать нельзя.

Корсаков и Бурьин переглянулись.

— Скажите, а очки у него были? С толстыми стеклами— опять спросил Корсаков.

Федя страдал близорукостью и часто шутил, что при зрении в минус одиннадцать он и сны видит в очках.

— Очки-то? — Смотрительница с подозрением уставилась на него. — Были очки! Толстые такие, совсем, видать, зрение никуда. Так это он вас послал статую двигать?

— Мы ученые из Академии наук, — быстро нашелся Корсаков.

— Ученые? — Старушка окинула его оценивающим взглядом. — Ты-то, может, и ученый, а этот, — она ткнула пальцем в Бурьина, — никогда ученым не был. Его-то небось и из школы выгнали.

— Это я-то не ученый? Я, может, аспирант… — радостно возмутился Никита.

— Иди-иди, балбес, — махнула на него рукой старушка — Знаем мы таких аспирантов.

И она решительно загородила экспонат.

— Трогать не дам, идите к хранительнице. Пускай она разрешает.

Поняв, что спорить с ней бесполезно, Корсаков и Бурьин ретировались на второй этаж и там, на мягкой банкетке напротив картины Моне, устроили совещание.

— Не поверила, что я ученый! «Знаем мы таких аспирантов»! — передразнил Бурьин. — А ведь у меня красный диплом, — выдохнул он сквозь смех. Но, отсмеявшись, Бурьин, как всегда, без всякого перехода стал серьезным: — А ты оказался прав. Кажется, Федька был здесь незадолго до гибели.

— Интересно, удалось ему найти что-нибудь? Надо бы и нам тоже осмотреть эту статую.

Бурьин покосился на обнаженных таитянок Гогена и почесалгладко выбритый подбородок.

— Думаешь, зайти к хранительнице? — спросил он.

— Это было бы глупо, даже если бы нам и удалось заморочить ей голову. Ведь найди мы в Плакальщике тайник, это сразу стало бы известно всему музею.

— Это точно, — согласился Никита. — И что ты предлагаешь?

— Выход один, причем довольно уголовный, — сказал Корсаков. — Придется остаться в музее после закрытия, (прятаться, а ночью взять фонарик и поближе познакомиться с тайнами Плакальщика. Если все пройдет нормально, утром мы уйдем с первыми посетителями, и никто не будет знать о нашем ночном предприятии. Ничего не тронуто, ничего не пропало. Бурьин присвистнул.

— А где мы спрячемся? — спросил он.

— Надо поискать. К примеру, в греческом дворике за каким-нибудь барельефом или статуей. Там полно всяких закутков, едва ли каждый вечер их внимательно осматривают.

Никита на минуту задумался, а потом хлопнул Корсакова по плечу:

— Ну ты, Лешка, прям голова! А я-то думал, так себе — кандидатишка!

Корсаков поймал себя на мысли, что ему ужасно хочется врезать Бурьину по носу.

Бедная маленькая мушка запросто может потеряться в таком огромном городе, как Москва. Именно об этом размышлял Грзенк, меланхолично собирая хоботком капельки чая в подсобной комнате музея Лермонтова. Параллельно Грзенк пытался связаться с кнорсом. Но кнорс не отвечал. Возможно, многочисленные бетонные громады зданий экранировали его сигнал.

«Вот бестолковое животное! Надеюсь, хоть моя девочка будет с ним в безопасности!» — подумал Грзенк.

Внезапно, почти оглушив его, на стол рядом обрушилось что-то огромное и шумное. Газета! Грзенк взвился и перелетел на люстру. Перевернутым зрением он увидел женщину в красной кофте, которая разглядывала столешницу в надежде увидеть его расплющенный трупик.

Обнаружив, что Грзенку удалось спастись, женщина испытала всплеск глубочайшего разочарования. Охваченная охотничьим азартом, продолжая сжимать в руке газету, она оглядела помещение в поисках ускользнувшей мухи. Как Грзенк ни старался, он не обнаружил в ее сознании ни тени сострадания. Видимо, совершить убийство представителя древней и мудрой инопланетной цивилизации ей ровным счетом ничего не стоило. Грзенку стало страшно, и он торопливо переполз на обратную сторону абажура.

«Какая опасная и агрессивная планета!» — сделал вывод Грзенк.

На всякий случай он сотворил несколько десятков собственных фантомов, и около сотни большущих мух, неизвестно откуда взявшихся, размером от осы до голубя, производя гул бомбардировщиков, закружились над головой женщины. Красная кофта дико завизжала и выбежала в коридор, захлопнув дверь.

Пришелец уничтожил фантомов и, пару раз по хорошей мушиной традиции поприветствовав головой стекло, вылетел в форточку. На одном из балконов рядом с трехколесным детским велосипедом и пластмассовым дачным ведерком Грзенк нашел себе безопасное убежище, где не было ни воробьев, ни агрессивных женщин-землянок с газетами. Наконец-то он смог расслабиться. Он связался со звездолетом и, запросив каталог, стал подыскивать себе новую форму.

От кибермозга он узнал, что Лирда несколько раз пыталась, выйти с ним на связь. «Ага, все-таки я ей нужен! Не Может без меня!» — довольно подумал Грзенк.

Он велел автопилоту, если Лирда снова попытается с ним связаться, сообщать, что он впал в спячку. Грзенк надеялся, что, оставшись без его мудрых отеческих советов, Тирда испугается и вернется на звездолет.

Он закончил просматривать каталог и заколебался в выборе формы между вороной и орланом-белохвостом. Ворона, конечно, более привычная форма для этих мест, зато побыть хотя бы недолго орланом-белохвостом было давней, юношеской еще мечтой Грзенка.