Ещё один раб стоит у поилки для лошадей и по-собачьи пьет воду. Он практически наг, в одной набедренной повязке. Мускулистое тело покрыто темным загаром и сетью красноватых рубцов.

Хыра удерживает прикрепленная к ошейнику короткая цепь и пара веревок на руках. Значит, боятся, что убежит.

Особо буйных привязывали за все пять колец: на шее и конечностях. Эти же кольца использовали во время наказаний, например, с их помощью распинали на специальном столе на солнцепеке.

Над рабами кружили мухи, садились на потные лица. Хыры то и дело дёргались, сгоняя их.

— Бедные, — невольно вырвалось у меня, — они же голодные! Давайте что-нибудь им принесем?

— Иалей, ты чего? — Маиза дернула за рукав, заставляя пройти мимо. — Это же хыры.

— И что? Поэтому их не нужно кормить?

— Придет хозяин, покормит. Держись от них подальше, они грязные и вонючие. Еще заразу какую подцепишь, — она брезгливо скривилась.

— Но они такие же, как я…

— Не такие. Ты из высшей категории, они из низшей. Для них ты госпожа.

На главной деревенской площади выросла самодельная сцена. На дощатых помостах веселили публику акробаты, жонглёры, глотатели огня, по тем или иным причинам выгнанные наставниками ученики магов. Подобным нехитрым способом они зарабатывали на жизнь и, к слову, собрали львиную долю медяков и серебрушек: их простенькие фокусы пользовались неизменным успехом. Люди, открыв рот, наблюдали за тем, как они без огнива зажигают свечи, подвешивают в воздухе предметы, на несколько минут меняют цвет вещей и даже превращают воду в огонь. Признаться, я и сама не могла отвести взгляда от парнишки, играючи выудившего из рук зазевавшегося прохожего кулёк с жареным миндалем. И это стоя в десяти футах от него!

Маизу представление привлекало меньше ярмарочных рядов, её спутницу тоже, поэтому насладиться очередным магическим фокусом мне не дали. Или пожадничали бросить пару медяков в шапку вертлявой девочки, обходившей зрителей.

Чего здесь только не было! Я жадными глазами изучала прилавки, но не спешила расставаться с деньгами. В отличие от служанок, крутящихся возле цветастых косынок и агатовых сережек, я хотела потратить монеты с пользой. Во-первых, купить сапоги, во-вторых, теплую ночную рубашку, в-третьих… Вот за «в-третьих» меня по головке не погладят: мне нужен маленький нож, такой, какие носят за голенищем сапога. Разумеется, он дорого стоит, возможно, придется отдать за него всё моё серебро, зато буду чувствовать себя в безопасности.

Оставив Маизу с подругой копаться в ящике с шарфами, я попятилась и осторожно затерялась в толпе. Спрятала браслет под рукавом и скользнула в соседний ряд.

Беглый осмотр ярмарочных лотков показал, что нужную вещь я здесь не куплю, придётся податься в город. Он не так уж далеко, мили три, не больше, только позволено ли мне будет выбраться из деревни?

Огляделась, высматривая служанок. Вдруг притаились за соседней палаткой и шпионят за мной? Быстро свернула за угол и осторожно выглянула: если следят, то как-то себя проявят. Не проявили. Если им и было приказано не спускать с меня глаз, то задание они провалили, увлёкшись обилием дешёвых товаров.

А сапоги мне действительно нужны. Зимой в Арарге холодно, я частенько мерзла.

Конечно, Сара выдала мне пару обуви, оставшуюся от покойной торхи, но размер не совпадал, да и сами сапоги не нравились: изнутри мех вытерся, сами какого-то непонятного ржавого цвета… Да, я хоть и рабыня, но хотелось носить красивую обувь.

По сходной цене приобрела у сапожника отличную пару из оленьей кожи — конечно, дороже воловьих, зато мягкая, приятная, удобная и тёплая. Опушка самая простая, из овчины. Довольная покупкой, я побродила ещё немного по торговым рядам, приценилась к карманному зеркальцу в костяной оправе, но купить не решилась: не так уж и нужна эта безделушка.

В город я могла попасть двумя путями: либо пешком, либо попросить кого-то подвезти меня. Но кто же согласится взять на телегу девушку в сером? Серый — цвет рабов, а по покрою платья, оттенку и выделке материала в Арарге определяется социальный статус. Да, на мне не холщовое рубище, да, платье приталенное, длинное, чтобы, не приведи местные боги (на тот момент я не разобралась, кому они здесь поклоняются), никто не увидел моих ног, но проклятая шнуровка и цвет за милю выдают торху.

Решив положиться на удачу и уломать какого-нибудь сердобольного кучера, я огородами вернулась к постоялому двору.

Двое хыров сидели там же, у коновязи, третьего уже не было.

Порылась в сумке и протянула взятую с собой краюшку хлеба.

Рабы посмотрели на меня, как на умалишенную.

— Возьмите, это вам, — настаивала я. — Вы же голодные.

— Девочка, твой ведь по головке не погладит, когда узнает, — один из хыров вскользнул по мне тяжелым взглядом.

— А что такого я делаю?

— Ты кормишь чужих рабов. Кормишь хыров. Проходи мимо, не обращай внимания.

Но я была настроена решительно. Неужели закон запрещает кормить их? Что за вздор! Что плохого, если я не позволю им умереть от голода? Их хозяин не удосужился даже напоить их, лакают из лошадиной поилки!

Я присела на корточки, разломила краюху пополам и поднесла по куску к губам рабов:

— Я от чистого сердца, ешьте!

Наконец один робко, воровато оглядываясь, взял хлеб. Веревка натянулась до предела, когда он отправил его в рот. Заглотал, практически не разжевывая. Неужели их вообще не кормят? Неудивительно, что хыры долго не живут.

Я смотрела, как жадно они едят, пересчитывала рубцы и ожоги на коже, и думала о том, какие же сволочи эти араргцы. Да, мой родной Кевар не был образцово-показательным княжеством, но у нас никто не морил людей голодом, не издевался над ними потехи ради, не получал удовольствия от узаконенного унижения других народов.

Неужели никто из рабов ни разу не попытался возмутиться? Ни за что не поверю, чтобы подобное обращение не привело к восстанию. Другое дело, может, его подавили так жестоко, что другие отныне боялись поднять голову.

Хотя, о чем это я? Сама хороша! Я позволяю норну делать всё, что угодно, лишь бы ещё раз не изведать плётки. И, если на то пошло, не так много я и терплю. Многие жёны живут так — и ничего. Он ведь не извращенец, не бьёт, даже иногда внимание обращает. На праздник отпустил, денег дал… Откупился, чуть ослабил поводок.

— Кто ваш хозяин? — спросила я более разговорчивого хыра; его приятель предпочитал отмалчиваться.

— Купчишка один, так, зерном торгует. Урожай ещё не собрали, а он уж торговаться приехал. Спасибо тебе, девочка, добрая ты душа. Да ниспошлют тебе Вааль и Садера счастья в этой дерьмовой жизни!

Вааль и Садера — божества Панкрийского пантеона. Значит, передо мной панкриец.

Ответив ему: «Надеюсь, и вас не оставит своей милость Шоан», я толкнула дверь постоялого двора и с непривычки закашлялась от табачного дыма. Он, как шутили в Кеваре, стоял топором.