После серии ударов Джеймс массирует горящую попу. Он остановился вовремя — еще немного, и я запросила бы пощады. Боль нарастала постепенно, то разливаясь по телу, то концентрируясь в одной точке. В ушах немного шумит.

— Бэмби?

— Да, сэр.

— Ничего. Я только хотел услышать твой голос.

Следующий девайс я вижу: Джеймс показывает мне флоггер. Он наносит им удары по плечам и бедрам. Сначала они слабые, но постепенно становятся похожи на жжение от крапивы.

— Бэмби?

Голос Джеймс едва пробивается сквозь гул в ушах, но я четко отвечаю:

— Да, сэр.

— Я хочу, чтобы ты считала удары.

— Да, сэр.

Это еще не все. Я и сама чувствую, что мне… мало. Боль доводит до грани, но я хочу зайти за нее.

Острая жгучая боль рассекает ягодицы, и я впервые срываюсь в крик.

— Счет, Бэмби, — напоминает Джеймс, похлопывая меня по спине… кончиком прута? — Ритм тот же.

О боже… Это прут или… трость. Не знаю, как правильно. Сколько ударов он планирует?

— Один, — произношу я, отдышавшись.

Один. Два. Три. Вдох…

— Д-два…

Если готовиться к удару, то он не так оглушает.

— Три!

На шестом я замечаю, что по щекам текут слезы. На девятом уже не пытаюсь сдерживать крик. На пятнадцатом… перестаю чувствовать боль.

Ее невозможно ощущать, потому что она везде. В каждой клеточке моего тела, в каждом волоске. Я не могу считать удары, потому что их нет…

Ничего нет.

Мама… папа… простите меня…



Джеймс

Я пригласил Алесси на сессию, потому что мне льстит ее отношение. Однако я прекрасно понимал, что связываюсь с неопытной девушкой. И если Алесси не разочаровала меня своим поведением, то от порки я не ждал ничего хорошего. Честно говоря, сомневался, что она ее перенесет.

Мне казалось, что Алесси назвалась мазохисткой, потому что я — садист. Странно, что такая нежная и наивная девочка хочет боли. Наверное, ее в детстве ни разу и не шлепнули. Я не смог бы, если бы был ее отцом. Я ждал страха, даже паники, когда фиксировал ее на тахте, а Бэмби опять меня удивила.

Я не назвал бы ее бесстрашной или безбашенной. В ее взгляде ясно читались и любопытство, и страх, но тело чувственно реагировало на прелюдию: расширились зрачки, и участилось дыхание, кожа покрылась мурашками. А как сладко она прогибалась в пояснице, бесстыдно открываясь, маня влажной щелочкой…

Алесси идеально мне подошла. Я не любитель жестких практик, но из-за особенных требований мне приходилось сталкиваться с разными мазами. И дело не только в разном уровне болевого порога, многие факторы влияют на восприятие. В качестве награды маза получает сабспейс. А на что надеяться садисту? Топспейс — слишком призрачное удовольствие, оно возможно не всегда.

Я ничего не получаю взамен, когда девушка лежит, как бревно. У нее прекрасная переносимость, толстая кожа, и можно полчаса махать ремнем только для разогрева. К концу такой сессии я устаю, как после многочасовой тренировки.

От Алесси такая отдача, что я едва стою на ногах, но не от усталости. Я бью-то даже не вполсилы, а еще слабее. Но как она реагирует! Ягодичные мышцы сжимаются и расслабляются, по спине пробегает дрожь, пальчики на ногах поджимаются, и животом по изгибу тахты она ерзает слегка, ровно настолько, чтобы розовые половые губы разомкнулись и сомкнулись вновь.

Ягодицы быстро краснеют, как два наливных яблочка. И полоски от розги ложатся ровной лесенкой, заставляя мое сердце биться чаще.

Меня восхищает ее выдержка — она не актерствует, а принимает боль, как дар, а слезы делают ее еще ярче и красивее. Я уже знаю, что в следующий раз устрою игру с воском. Алесси понравятся горячие «укусы», а я определенно сойду с ума, наблюдая за ее извивающимся телом. А на сегодня хватит… Бэмби умудрилась словить легкий сабспейс, но она плывет и от оргазма. Ей очень легко доставить удовольствие.

Глажу Алесси по волосам, легко массирую шею и плечи. Позволяю немного расслабиться, и зову, чтобы она надолго не уходила в себя:

— Бэмби… Не спи, моя сладкая девочка.

Она пытается открыть глаза и сфокусировать взгляд.

— Не спи. Скажи что-нибудь.

Губы едва шевелятся, глаза закрываются. Быстро отстегиваю карабины, развязываю ленту и укутываю Алесси в легкое одеяло. Сажусь вместе с ней в кресло и подношу к ее губам бутылочку с водой.

— Пей, Бэмби.

Она с трудом делает первый глоток, но дальше дела идут веселее. Алесси осушает бутылочку, и ее взгляд приобретает осмысленность. Вместе с сознанием возвращается и чувствительность. Она морщится, пытается сесть боком, потому что ягодицам, наверняка, больно.

— Как ты?

Я стараюсь держать ее так, чтобы ей было удобно.

— Спасибо, сэр. — Она слизывает с верхней губы капельку воды. — Я потеряла сознание?

— Нет, Бэмби. Это сабспейс.

— О-о-о…

— Ага, — киваю я. — Ложись обратно.

— Зачем? — хнычет она. — Мне так хорошо…

Алесси, и правда, уютно устроилась в моих объятиях. Она идеально подходит мне по размеру: голова на плече, попка оттопырена в сторону, колени согнуты и упираются мне в бок.

— Чтобы стало еще лучше, — терпеливо поясняю я. — Ложись, не капризничай.

Если я отнесу ее в спальню, то трахну прямо сейчас. Если оставлю на коленях… тоже трахну. Именно так — грубо, сильно, не заботясь о ее чувствах. Возможно, когда-нибудь я осуществлю эту мечту, и Алесси даже понравится жесткий секс. Но не сейчас, когда она еще девственна.

Алесси послушно вытягивается на тахте, хоть и поглядывает на меня с обидой. Глупышка наверняка решила, что я продолжу порку. Снимаю с нее наручи и поножи, растираю запястья и лодыжки.

— Лежи, я скоро вернусь.

Приношу из холодильника обезболивающий гель. Мне нравится эта часть сессии, когда девочку можно лечить и ласкать, а она, покорная и податливая, только что не урчит от удовольствия. Правда, не все мазы такие — некоторые наотрез отказываются от лекарства.

Алесси и тут не подводит: расслабляется и кайфует от моих прикосновений, да еще сладко постанывает, когда я растираю гель по покрасневшей коже.

— Ой, как хорошо-о-о… — тянет она. — Дже-е-ей…

Беззвучно ржу, потому что моя рабыня напрочь забыла об субординации. И меня это не злит, уж больно забавно она урчит.

— Ой! — спохватывается Алесси. — Простите, сэр.

— М-м? — переспрашиваю я. — Ты что-то сказала? Я не слышал.