Прежде всего это граф А. А. Орлов-Давыдов. Богатейший аристократ, владелец 100 тысяч десятин земли, он был в числе первых российских масонов. Другой родоначальник российского масонства, князь Д. О. Бебутов, дает Орлову не самую лестную характеристику: «Громадный, тучный, неуклюжий, Орлов-Давыдов, типичный дегенерат, отличается феноменальной глупостью. Страшный тяжелодум, и при этом привычка все умственные мышления излагать громко при всех».[74] Однако, что бы ни говорили о нем за глаза враги, Орлов-Давыдов был крупной фигурой в среде российского масонства. В его особняке собирались масонские конвенты, на его средства работали первые ложи.

Как и Керенский, Орлов-Давыдов был избран депутатом Четвертой думы. За время работы в парламенте у них завязались не просто деловые, а, можно сказать, дружеские отношения. Керенский был шафером на свадьбе Орлова-Давыдова. Сама свадьба проходила в январе 1914 года в строжайшей тайне, потому что брак был явным мезальянсом — избранницей графа стала опереточная певица М. Я. Свешникова (урожденная Пуарэ). Не прошло и года, как Керенскому пришлось выступать свидетелем на бракоразводном процессе, затеянном по инициативе мужа, обвинившего жену в неверности.

Позже, во время революции, Орлов-Давыдов некоторое время будет входить в окружение Керенского, но быстро уйдет в тень. Что касается другого предполагаемого «крестного отца» Керенского, то он будет сопровождать его почти до конца жизни.

Биография Н. В. Некрасова полна неожиданных поворотов. Ему не было и тридцати, когда он стал профессором Томского технологического института. Однако академическая карьера показалась Некрасову скучной. Он примкнул к партии кадетов с момента ее основания, при ее поддержке был избран в Третью и Четвертую думы. С 1909 года Некрасов состоял в рядах масонов и довольно быстро продвинулся по этой стезе до руководящих постов.

У тех, кто знал Некрасова, отношение к нему было неоднозначным. Один из его соратников по партии писал о нем: «Некрасов оставил впечатление двуличности — маски, скрывающей истинное лицо, и это особенно чувствуется потому, что все его внешние приемы подкупают своим видимым добродушием».[75] Главным мотивом поведения Некрасова было честолюбие, он очень любил быть в центре событий, но предпочитал роль закулисного кукловода.

Вероятнее всего, именно Некрасов, бывший в 1912 году секретарем Верховного совета «Великого Востока Народов России», и стал инициатором принятия Керенского в ряды масонов. Во вновь избранном депутате, только начинающем свою общественную карьеру, Некрасов увидел политика с большим будущим. По свидетельству Милюкова, Некрасов был умнее Керенского и использовал его, оставаясь при этом в тени.

Масоны составляли пусть не преобладающую, но влиятельную часть депутатов последней Думы. Однако Керенский и здесь сумел в короткий срок выдвинуться на первый план. Ему было легче, нежели многим. Представители крупных фракций, таких как кадетская, были связаны решениями партийного руководства. В отличие от них за Трудовой группой не стояла организованная политическая сила. Керенский был более свободен в своем поведении, ему ничего не мешало претворять в жизнь масонскую доктрину.

Еще раз повторим: российское масонство начала XX столетия имело мало общего с тем, что возникает в умах у широкой публики при слове «масон». Не было таинственных обрядов, не было «всемирного правительства», протянувшего свои щупальца во все стороны. Вместо этого существовала разветвленная сеть полулегальных организаций, объединявших пестрый по составу контингент участников. Принадлежность к масонам давала одно, но очень ценное преимущество — возможность обзавестись полезными знакомствами в самых разных сферах. Керенский воспользовался этим максимально широко. Если проанализировать состав его ближайшего окружения в ту пору, когда он будет занимать различные министерские посты, мы увидим две группы: с одной стороны, молодые адвокаты, с другой — знакомые Керенского по масонским ложам. В этом отношении масонский опыт оказался Керенскому очень кстати.

В начале XX века на территории Российской империи проживало свыше пяти миллионов евреев. Долгое время в отношении них действовали жесткие ограничительные правила. Евреям (за исключением купцов первой гильдии и обладателей ученых званий) не разрешалось жить вне пределов черты оседлости, включавшей в себя западные и юго-западные губернии. Поступление евреев в средние и высшие учебные заведения было ограничено процентной нормой. Официальные власти не пресекали, а в ряде случаев сознательно подогревали бытовой антисемитизм. Результатом попустительства со стороны властей стали многочисленные еврейские погромы, прокатившиеся в начале столетия по многим городам юга страны.

Со временем ситуация стала меняться. Казалось, что о кошмарах прошлого можно забыть навсегда. Тем большей неожиданностью для русского общества стало знаменитое «дело Бейлиса». Началась эта история в марте 1911 года, когда на окраине Киева был найден убитым гимназист Андрей Ющин-ский. Способ убийства вызвал оторопь у видавших виды полицейских чинов — на теле мальчика было более сорока ран, нанесенных каким-то колющим орудием.

Следствие разрабатывало несколько версий, но в итоге сосредоточилось на одной. В день убийства Андрея Ющинского видели в компании его ровесника — Жени Чеберяка. Его мать, Вера Чеберяк, была известна полиции как содержательница воровского притона. Следователи предположили, что погибший мальчик стал очевидцем какого-то преступления и потому был убит.

Неожиданно появился новый свидетель, который сообщил, что видел Андрея и Женю играющими на территории кирпичного завода Зайцева. Здесь к ним якобы подошел бородатый мужчина, который и увел Андрея с собой. Позже свидетель опознал в мужчине заводского приказчика Менделя Бейлиса. С этой поры следствие приняло новый оборот. Бей-лис стал главным подозреваемым. В качестве такового в июне 1911 года он был взят под стражу.

Бейлис был евреем, его хозяин Зайцев — тоже, на территории кирпичного завода располагалась синагога хасидов. В итоге дело чем дальше, тем больше стало отдавать антисемитизмом. У Бейлиса нашлись как ярые защитники, так и столь же непримиримые обвинители. Последние выдвинули версию о том, что убийство носило ритуальный характер. В ход пошли подтасовка фактов и фальшивые экспертизы. Справедливости ради, нужно сказать, что и сторонники Бейлиса не всегда пользовались законными средствами. Вместо того чтобы искать аргументы в пользу его невиновности, они пытались протолкнуть первоначальную версию об убийстве мальчика кем-то из окружения Веры Чеберяк. При этом точно так же использовались и ложные вещественные доказательства, и подставные свидетели.

Дело запуталось окончательно. Трижды менялась команда следователей, некоторые ключевые свидетели внезапно умерли при весьма подозрительных обстоятельствах. Расследование взял под личный контроль министр юстиции И. Г. Щеглови-тов. Он открыто поддержал версию о ритуальном убийстве, и под давлением из столицы обвинение наконец сформулировало свою позицию.