оправдывают подобное увлечение спортивными наклонностями своего любимого и бесконтрольного чада.

Совсем иной спорт его интересует. Римма, правда, очень глухо, но кое-что порассказала, для каких надобностей подчас использовался папин подарок. Однажды Римма, которую Аскольдик с приятелем вызвались отвезти с танцплощадки домой, выпрыгнула из машины чуть ли не на полном ходу. Конечно, разные бывают ребята, честные и хорошие, им можно доверять «Волги» и «Москвичи», но ведь и от хороших, послушных детей родители прячут спички.

Да. Хотела сказать, но вспомнила о своих неприятностях, о неудаче Пояркова — и все другое, постороннее вылетело из головы. К тому же этот мальчишка ничего не поймет. У него свои жизненные установки, свои пути.

Приблизясь вплотную к Нюре, но все же боясь взять ее под руку, Аскольдик вкрадчиво зашептал:

— Почему вы никогда не бываете со мной? Ведь у меня могут быть серьезные намерения.

Нюру душила злость, ей хотелось побольнее оскорбить, обидеть мальчишку, чтобы навсегда освободиться от его противной навязчивости.

— Я не понимаю, что означают на вашем языке «серьезные намерения»?

Пряча суетливые глазки, Аскольдик выдавил из себя:

— Ну, как обычно… Вполне официально.

— Короче говоря, — зло усмехнулась Нюра, — товарищ Семенюк предлагает мне руку и сердце?

Он жалко сморщился и засопел.

— Несколько старомодное определение. Но почему бы и нет?

— Спасибо за честь! Но мне кажется, что вам еще рано строить семью. Сами же говорите, что зарабатываете только на сигареты.

— Ах, вот что вас интересует? — Аскольдик приосанился. — Тогда разрешите вас успокоить. У моего папы достаточно средств, чтобы…

Нюра перебила его:

— Но ведь я отвечаю не на папино предложение. А вы еще мальчик.

— При чем тут возраст? Лермонтов уже в двадцать лет был Лермонтовым.

— Смелое сравнение. Только я говорю не о ваших годах, а о вашем будущем. Что вы умеете делать? Какая у вас цель впереди? Где…

— А если я ищу себя? — заносчиво оборвал ее Аскольдик. — Вам должно быть известно, что таланты проявляются не сразу. В институте, например, я редактировал журнал. Он был довольно оригинального направления… Вы же не знаете моих работ…

— Забавно.

— Зря иронизируете, девочка. Сейчас я не могу предъявить вам ничего оригинального. Да и что стараться! Все равно не напечатают. Приходится чепухой заниматься. Может быть, вам попадались в местной стенной печати некоторые мои опусы? Безделушки, конечно, ничего серьезного. Но советую взглянуть хотя бы на свежую газетку. Там кое-что есть про нашего общего знакомого.

Нюре пора было уходить, и, чтобы отвязаться от назойливого мальчишки, она согласилась посмотреть газету.

Не только Нюра, но и никто в НИИАП не знал, что представляла собой редакторская деятельность Аскольдика в бытность его студентом-первокурсником. С группой таких же, как он, поборников «свободного искусства» Аскольдик организовал машинописный журнальчик «Голубая тишина». В этой «тишине» довольно громко заявляла о себе пошлость, грязненький анекдот, пляжные фотографии и блаженной памяти декадентские стишки, выдаваемые за новое слово в поэзии. Никаких серьезных политических целей журнал не ставил, был на редкость пресен и глуп. Поэтому когда выловили этот журнальчик и двумя пальцами, чтобы не испачкаться, подняли его над столом президиума комсомольского собрания, разбиравшего персональные дела сотрудников «Голубой тишины», то пришлось обвинять их скорее в глупости, чем в нарушении комсомольской дисциплины. А пошлость у нас вообще трудно наказуема. Аскольдику все же дали выговор, но, видимо, в целях профилактики и общественной гигиены.

Профилактика подействовала. Аскольдик понял, что выговор надо снимать, ибо второе взыскание, от которого он не застрахован, уже будет построже. Надо проявить себя в общедоступной печати, и Аскольдик взялся за стенгазету, где вскоре стал фактическим редактором. Аскольдика хвалили, приводили в пример как настоящего общественника, борца за справедливость, и, хотя Аскольдик писал под псевдонимом, все знали, что колючий «Чертополох» — это и есть Аскольдик.

— Узнаете? — спросил он, подводя Нюру к щиту со стенгазетой.

Чуть ли не половину только что вывешенного номера занимал злободневный материал под заголовком «Полетит — не полетит?».

Однажды Аскольдик тайно сфотографировал Пояркова, когда тот, закрыв глаза и откинувшись на скамейке, о чем-то думал. Сейчас из этой фотографии было вырезано лицо с закрытыми глазами, пририсована к нему тощая фигурка и огромная ромашка, у которой Поярков, как бы гадая, обрывал лепестки.

А вот и стишки товарища «Чертополоха».

Он был поклонник интуиции,

Имел на все «свое суждение»

И, говорят, из-за амбиции

Презрел таблицу умножения.

Ошибка есть? Ну что ж, пустяк,

Всего лишь на соломинку,

Да «на соломинку встояк»,

Нам это не в диковинку.

Карандашом бы на бумажке

Вам посчитать, где лишний вес.

К чему труды, когда ромашкой

Он может заменить «Эм Эс».

«Чертополох»

Примечание редакции: «Эм Эс» — «Малая счетная» — электронная машина, находящаяся в комнате №6.

Проходя мимо, Поярков увидел Нюру и остановился.

— Что здесь интересного, Нюрочка?

Нюра закусила губу и, повернувшись к Аскольдику, прошептала:

— Действительно, чертополох. Сорняк, мальчишка. Нашел над чем смеяться…

Поярков прочитал стихи, вздохнул:

— Не сердитесь, Нюрочка. Мальчик далеко пойдет. Задатки многообещающие.

Глава шестая 

Из нее следует, что автор не позабыл об «Унионе» и прежде всего сообщает, что его случайные пассажиры живы и здоровы. Будем надеяться на счастливый исход, хотя опасность еще не миновала.

Темно. Сквозь стенки диска не проникает ни малейшего звука извне, изредка жужжат моторчики. Все спокойно. И в то же время здесь происходит что-то страшное, невероятное. Все человеческое существо как бы распадается на части и растворяется в пустоте. «Унион», попавший в грозовую тучу, — это не корабль в бушующем океане. Ни одному капитану не снилась такая сумасшедшая качка.

«Но неужели там, на земле, ничего не известно? — спрашивает себя Багрецов. — Как они допустили, что диск попал в грозу?» — И тут же вспоминает, что метеоприборы, которые могли бы предупредить о надвигающейся грозе, пришлось выключить. Проклятые аккумуляторы, все несчастья из-за них. Надо опять подключать приборы. Будь что будет.

Вадим ползет под каркас, подсоединяет кабель и вновь замирает в безотчетном страхе. Трудно себе представить столь острое ощущение падения и взлета.