Большинство красавиц характер имеют скверный, к тому же – глупы. Смотришь на нее издалека – любуешься, а как рот открыла – все впечатление пропало. Дура дурой, двух слов связать не может.

– Андрей, ты чего молчишь? – вернула его к действительности купчиха.

– Думаю.

– Это хорошо, может, надумаешь до Твери. А живешь где?

– В Великом Новгороде.

– Далековато. А мы в Москве, на Солянке. Дом у нас там свой – каменный, с поверхом, – не удержалась от хвастовства купчиха.

Начало смеркаться, и Андрей забеспокоился. Если ночь застигнет в дороге – плохо.

Но, видимо, сегодня Господь был к ним милостив. На перекрестке дорог стоял большой постоялый двор. Конечно, место оживленное, и поставил его здесь умный человек, путники всегда останавливаться будут.

Они въехали во двор. Андрей с помощью прислуги завел лошадь в стойло, а тарантас закатил в тележный сарай.

– Овса или сена лошади задать? – спросил слуга.

– Сена сейчас, овса – утром.

– Как скажешь.

– И про воду не забудь.

– Обязательно.

Купчиха уже сняла две комнаты на втором этаже – большую комнату для себя и для дочери, маленькую – для Андрея.

– Мы приведем себя в порядок и спустимся в трапезную.

– Как скажете, – поклонился слуга.

Сейчас Андрей исполнял обязанности кучера, помогая по мелочи – тот же дорожный сундук поднести. Однако он не угодничал, чувствовал и вел себя независимо.

У себя в комнате он снял кафтан и рубаху – надо было осмотреть порезы. Он размотал тряпицу и застыл в удивлении: кожа была абсолютно чистой, никаких следов порезов. Не веря своим глазам, он провел по коже ладонью. Гладко, как и до ранения. Чудеса, да и только! Он подошел к зеркалу, но и в отражении не увидел ничего необычного, не углядел ни шрамов, ни порезов. Прямо как в Переяславле. Андрей вдруг вспомнил, что на постоялый двор тарантас заехал в одиночестве. А где же монахи? Он надел рубаху, сбежал вниз, в трапезную, и поймал за руку слугу:

– Двоих монахов не видел?

– Не было.

Странно! Андрей выбежал во двор: ни телеги, ни монахов. Для очистки совести он прошел за ворота и там увидел телегу и двух сидящих на ней монахов.

– Святые отцы, я что-то не понял, вы почему здесь? Лошадь в стойло поставить надо, заслужила. А вам – ужинать и в комнату: отдыхать.

Монахи переглянулись.

– Видишь ли, добрый человек, мы стеснены в средствах. Сейчас достаточно тепло, и мы можем переночевать на телеге.

– Э нет, так не пойдет. Заводите лошадь во двор, распрягайте – и в стойло. А деньги… – Андрей порылся в мешочке. Уж коли взяла его на свой кошт купчиха, он немного сэкономит. Не будет большого греха, если он из денег Гермогена даст малую толику монахам.

Он нашел несколько медяков – на еду и постой хватит.

– Держите!

Сам взял лошадь под уздцы и завел ее во двор. Андрей не был альтруистом и бессребреником, но пережитое вместе нападение разбойников как-то сблизило.

Они зашли в трапезную. Купчиха с Аглаей была уже за столом, уставленным снедью.

Монахи прошли в дальний угол за пустой стол, а Андрей уселся рядом с купчихой. Коли он кучер на время странствия купеческой жены и дочери, пусть кормит за свой счет.

Ужин был обильным, сытным и вкусным. Андрей ел не спеша, смакуя каждое блюдо. Особенно хороши были караси, жаренные в сметане, и пряженцы с капустой.

Закончив ужин, все разошлись по своим комнатам.

Купчиха с дочерью занимала соседний номер.

Андрей разделся и улегся на постель. За стеной разговаривали. Ему стало любопытно, и он приложил ухо к стене.

– Матушка, понравился он мне, люб! Сделай что-нибудь! – Голос Аглаи время от времени прерывался сдержанными рыданиями.

– А что я могу? Я и так предложила ему службу у твоего батюшки.

Слышно было, как девица, уже не сдерживаясь, заревела в голос.

– Что ревешь? Лучше бы глазки ему построила, завлекла как-то! Перестань реветь, а то завтра глаза будут красные и опухшие!

Послышались всхлипывания. Андрей предположил, что речь идет о нем.

– Чем тебе Терентий не нравится? Богат, собой хорош. Ты нужды знать ни в чем не будешь.

– Матушка, да он стар! Лысый, и борода у него седая!

– Свыкнешься! Зато наследство богатое получишь! А этот? Не буду кривить душой – молод, пригож, смел. Однако из бедной семьи, офеня! Небось каждую копейку считает! К тому же, как видно, и грамоты не знает.

– Откуда ты знаешь? Про грамоту?

– Чтобы грамоту знать, надо учиться. А он небось горбатился всю жизнь.

Андрей усмехнулся – насчет учебы купчиха ошибалась.

Дальше разговор зашел о родне. Похоже, в Твери девушку явно хотели с кем-то познакомить, скорее всего – с претендентом в женихи, а Андрей в женихи не рвался. Ему была интересна та полная приключений жизнь, которой он жил, а жениться он мог бы и в своем времени.

Он вытянулся на постели. А ведь и в самом деле – двадцать семь лет, а он еще не женат. Хотя был в Переяславле, только очень давно. С тем и уснул.

Утром он встал рано: надо было лошадь почистить, подковы посмотреть.

Лошадь оказалась ухоженной, убитый кучер за ней следил. Копыта были аккуратно подрезаны, подковы новые.

– Молодец мужик был, только вот с чекой оплошал, за что и поплатился, – молвил Андрей..

– Ты о чем? С кем говоришь-то?

Он и не заметил, как сзади подошли монахи. Волосы их были расчесаны, бороды умащены маслом. Рано, однако, монахи встают, небось уже и помолиться успели.

– Да с лошадью беседую. Любая животина ласку любит.

– Верно.

– Завтракать пора, и в дорогу.

Андрей уселся с монахами за стол, подкрепились. И лишь потом по лестнице спустились в трапезную купчиха с дочерью. На них были другие платья, и сами были умыты и расчесаны. Аглая выглядела великолепно.

Один из монахов заметил:

– Благолепна! Не служил бы в монастыре – женился бы. А ты женат ли, Андрей?

– Не успел.

– Тогда не упускай, смотри, какая красота!

Андрей от разговора ушел. Что они, сговорились все?

Он вывел лошадь из стойла, запряг в тарантас, принес из номера купчихи дорожный сундук, поставил его в тарантас и привязал ремнем. Короб свой с мелким товаром он тоже забрал: хотя там всех товаров, вместе взятых, и на алтын не будет.

Первыми выехали со двора монахи. Лошадка у них была старая, и Андрей намеревался их догнать.