Я решил остаться и посмотреть на занятия с отстающими. Интересно было, как такие маленькие ребята справляются с делом, которое не удаётся даже их преподавателям. В это время несколько малышей (а это была бригада по озеленению класса) принесли в кружках воды и принялись поливать на окнах цветы. Пока я разговаривал с ними, остальные ученики понемножечку расходились. Потом вдруг снова прискакал этот рыжеволосенький и закричал:

– Где же отстающие? Ты куда, Соколов? Не расходись! Ты же отстающий!

Он нагнал Соколова в дверях и со всего размаха треснул его сумкой с книжками по спине. Соколов на это даже не оглянулся и удалился с невозмутимым видом. Рыжеволосый выскочил на середину класса, трагически расставил руки и закричал:

– Ну вот! Все отстающие разошлись! С кем теперь заниматься?

Я огляделся вокруг. В классе, кроме поливальщиков цветов, никого не было. Я попрощался с ними и тоже пошёл домой.

«Отстающий» Калитин, однако ж, не выходил у меня из головы. Все мои мысли почему-то возвращались неизменно к нему. Он, на мой взгляд, вовсе не был каким-нибудь умственно отсталым ребёнком, которому не место в нормальной школе. С начала учебного года прошло лишь каких-нибудь три месяца, а Калитин за это время научился и читать, и писать. Стихотворение он переписал в общем-то хорошо для его возраста: не посадил в тетради ни одной кляксы, не измазал в чернилах пальцы, в то время как у некоторых более успевающих учеников чернильные пятна были не только на руках, но и на щеках, а один маленький остроносенький мальчишка умудрился перепачкать губы и даже зубы, потому что имел привычку совать, в задумчивости, перо с чернилами в рот. Книжки и тетради у Калитина аккуратно лежали в сумке, карандаш, ручка, перья – в пенале. Если ему казалось, что нужно сменить перо, он доставал из парты сумку, из сумки вынимал пенал, из пенала – перо, потом клал пенал обратно в сумку, а сумку прятал в парту. По всем его методически рассчитанным действиям было видно, что ребёнок он аккуратный, собранный, смирный, дисциплинированный и к тому же вполне серьёзный.

Дома этому мальчику, должно быть, никто не помогает учиться. Возможно, родители его считают, что, отдав ребёнка в школу, они сделали всё, требовавшееся от них, и не проверяют, выполняет ли он домашние задания, не думают о том, что ему могут потребоваться какие-нибудь объяснения. В результате Калитин отстал, может быть, вовсе не потому, что был менее способным, а в силу того, что пришёл в класс без той подготовки, которую имели другие ученики. Учительница же, вместо того чтоб помочь ему, слишком поспешно махнула на него рукой и авансом оставила на второй год. Она решила, что он досидит, как говорится, этот год в её классе, а в следующем году с ним будет заниматься уже не она, а другая учительница. К тому времени он подрастёт, наберётся побольше ума, и ему будет легче учиться.

Но учительница не подумала всё же о том, как отразится на ребёнке такое бесцельное сидение на уроках в качестве постороннего наблюдателя. Думая, что для него ещё не всё потеряно, он пытается учиться как следует, но так как его фактически никто не учит, он учится сам, делает всё не так, получает за это двойки, теряет уверенность в своих силах. Он, конечно, замечает, что учительница относится к нему не так, как к другим ученикам, у него появляется недоверие к ней, а может быть, и вообще к учителям, может быть, даже вообще к взрослым людям.

А когда наступит новое первое сентября и Калитин, сложив свои книжечки в сумку, будет идти в первый класс во второй раз, на душе у него будет уже не так радостно, как было в первый. Он будет чувствовать себя изгнанным из коллектива, словно совершил что-то ужасное, скверное, словно заболел какой-то страшной болезнью, вроде проказы, и ему теперь не место, где все. Много в течение его жизни ещё будет нанесено ему обид, но с этой обидой уже ничто не сравнится. Ему со всей убедительностью будет доказано, что он и есть самый глупый, самый неспособный, самый плохой, никудышный из всех, а никогда человеку так не хочется быть хорошим, как в тот год, когда он учится в первом классе.

Когда он явится второй раз в первый класс, у него уже будет твёрдо установившаяся репутация неспособного ученика (что-то вроде неполноценного, дефективного, дегенерата с замедленной реакцией, который по недоразумению попал в нормальную школу). К тому же предыдущий год, проведённый в состоянии вынужденной пассивности, всё же как-то скажется на его характере, и ему нелегко будет сразу превратиться в активного ученика, полноценного члена школьного коллектива. Новая учительница будет считать, что в лице второгодника получила плохое наследство. Она будет стараться подтянуть его, но если не найдёт правильного подхода к нему, начнёт подтягивать не его, а его отметки. Не сидеть же мальчишке третий год в первом классе! Этого учительнице могут и не позволить: скажут, что она с ним плохо работала. В результате он перейдёт в следующий класс с недостаточными знаниями. Разница в развитии между ним и его одноклассниками увеличится ещё больше. Поспевать за ними будет ещё трудней. К тому же он увидит, что переползать из класса в класс можно и так: не учась. В дальнейшем ему надоест сидеть на уроках смирно. Не участвуя в жизни всего коллектива, он начнёт шалить, чтобы как-нибудь поразвлечься. Учителя и учительницы будут мучиться с ним. И директор школы будет мучиться тоже. Тогда помочь Калитину будет гораздо трудней, чем сейчас.

А помочь ему нужно теперь. И только теперь. И это нетрудно сделать, необходимо только уделить ему побольше внимания.

И мне даже кажется, что я вижу, как это будет сделано.

Учительница, как всегда, придёт в класс и будет задавать детям вопросы. Дети будут поднимать руки. Каждый будет стараться, чтоб она спросила его. Такая активность класса будет радовать сердце учительницы. Но вдруг она заметит в углу за последней партой маленького ученика, который с любопытством поглядывает на ребят, но сам почему-то не поднимает руки, хотя вопрос задан самый пустячный.

«Это плохой ученик! – скажет учительница сама себе. – Однако ж разве плохой ученик – это плохой человек? – подумает она. – Пока он так мал, он плох только потому, что мы сами плохо учим его, плохо воспитываем. Неужели же не любить нам его только за то, что мы сами нанесли ему вред?»

И она скажет:

– А ты,