Они шли, зной усиливался. Фляги с водой опустели, и путники с вожделением всматривались в ближайший источник, хотя и знали, что не осмелятся приблизиться к какому-либо поселку при свете дня: ведь стоило Лалу показаться людям, и новость разнесется по долине, подобно пожару. Вместо этого они решили укрыться в пальмовой рощице, которая отбрасывала редкую рассеянную тень и немного защищала от солнца.

Когда они тащились через пески к этой рощице, Реймон вдруг заметил, что Лал подволакивает ноги и немного покачивается при ходьбе.

– Что с тобой? С тобой все в порядке? – спросил он.

– Лал… устал… – признался великан смущенно.

Но его стоны и тяжелое дыхание говорили о большем. Только теперь Реймон осознал, что даже мощь Лала имеет свои пределы. Пересечение пустыни и переход через горы были достаточным испытанием, а вдобавок к этому битва в овраге. Кто знает, насколько сильно он был изранен?

Встревоженный, Реймон склонился над ним, заставив себя взглянуть в лицо, которого он обыкновенно избегал. С острым внезапным чувством вины он увидел, насколько серьезны раны, которые он принимал за царапины. Незалеченные, они покрылись пылью и загноились.

– Лал, послушай, – сказал он, – я сбегаю за водой. Жди меня здесь.

– Лал… тоже… пойдет, – послышался ответ, и Лал попытался встать, но снова упал. По его запыленным волосам тек пот.

Пробравшись к опушке рощи, Реймон внимательно посмотрел вперед. Недалеко, за зеленым полем, виднелись крылья ветряной мельницы. Поблизости от нее находился пруд, его поверхность заманчиво блестела. Сопротивляться было невозможно, и, согнувшись почти вдвое, Реймон побежал к полю и бросился в траву. Используя ее как прикрытие, он добрался до пруда.

Мальчик жадно утолил жажду, погрузив свои голову и плечи в холодную воду, побарахтавшись в ней несколько минут. Освеженный, он вынул фляжки из рюкзака и погрузил их как можно глубже туда, где вода была холоднее.

Реймон уже завинчивал крышку, когда увидел приближающуюся женщину. Он понял, что она заметила его, но поспешил спрятаться в траве.

Она неторопливо подошла, обогнула пруд и остановилась рядом. Сквозь зеленые стебли он мог видеть, что она была совсем старая, ее густые волосы были абсолютно седыми, голые руки и шея – тощими и костлявыми. Синяя татуировка сбегала по ее лбу к переносице, такую же татуировку носила и Пилар: две змеи, обернувшиеся вокруг тонкого прута.

Она смотрела не на него, а на небо.

– В старые времена люди свободно ходили в страну солнца, – услышал Реймон ее голос, словно она обращалась к небесам, – никто не прятался. Особенно от старых жриц, в сердце которых нет зла.

Так как Реймон не шевельнулся, она посмотрела прямо на него.

– Подойди, дитя, – с упреком сказала она, – покажись. Я не причиню тебе вреда.

Реймон нерешительно поднялся на ноги. Увидев его, она отшатнулась назад, и глиняный кувшин выскользнул из ее рук.

– Возможно ли это? – пробормотала она, нерешительно подошла к нему и внимательно вгляделась в его глубокие голубые глаза. Затем она провела рукой по волосам и щеке. – Как твое имя, дитя, – спросила она, – как тебя зовут?

– Реймон.

– Реймон?.. – Она недоверчиво покачала головой. – Рей… Рей… – возбужденно повторяла она. – Да, похоже, совпадает. – Она немного помедлила, словно подыскивая слова. – А твою… твою мать… уж не… уж не зовут ли ее… Пилар?

Реймон вздрогнул.

– Откуда ты знаешь? – спросил он.

– Мальчик, ответь мне!

– Да, ее так звали. Она…

– Звали? – Она пронзительно посмотрела на него. – Что значит звали?

Он смущенно опустил глаза.

– Она умерла от лихорадки, – пробормотал он, – перед самым полнолунием.

– Ты сказал умерла? – прошептала женщина дрожащими губами, но тут же овладела собой. – Перед самым полнолунием, – прибавила она задумчиво. – Да, это тоже совпадает. Как она и хотела. После… после…

Она внезапно умолкла и снова уставилась на него своими серыми глазами.

– Я хочу спросить тебя еще кое о чем, – настойчиво произнесла она. – Меня зовут Зана. Может, твоя мать рассказывала обо мне.

Он отрицательно покачал головой и увидел тень разочарования на ее лице.

– Ну ладно, – сказала она, пожав плечами, – быть может, она пыталась забыть. Но все равно ты должен мне довериться. Понимаешь, мне надо знать, был ли у тебя… был ли у тебя брат-близнец. Ребенок, который родился вместе с тобой. Но совсем на тебя не похожий.

– Ты имеешь в виду чудовище? – резко спросил Реймон.

Она сердито сжала тонкие губы.

– Нет! – гневно воскликнула она. – Не чудовище! Просто другой, вот и все.

Она говорила о Лале с теплотой в голосе.

– Да, был близнец, – признался он.

– Он выжил? – поспешно спросила она. – Он еще жив?

– Его зовут Лал, – сказал Реймон, – и он здесь, со мной. Он болен. Я бегал за водой для него.

– За водой? Тебе нужна вода? – схватив упавший кувшин, она наполнила его водой. – Где он? – спросила она, выпрямляясь и оглядываясь. – Проводи меня к нему.

Он послушно провел ее через поле к рощице.

– Там, – сказал он, указывая туда, где лежал обессиленный Лал.

Реймон был уверен, что она до смерти испугается безобразного великана. Но она заботливо склонилась над ним и поднесла кувшин к его изрезанным губам.

– Пей, мой хороший, – приговаривала она нежно, – пей, пей.

Веки Лала дрогнули, и вдруг он заметил ее татуировку.

– Мама… – пробормотал он, – мамочка…

– Нет, я не мама, – ответила она, – я ее подруга, Зана. Я пришла помочь тебе.

Весь вечер Зана занималась ранами Лала. К тому времени, когда она закончила, вечер перешел в сумерки, синее небо потемнело. Когда настала ночь, она заставила Лала подняться на ноги, и они вместе направились к ее дому.

Ее дом располагался на краю долины – скромное глинобитное жилище, похожее на дома в родном селении Реймона. При их приближении на пороге приподнялась сторожевая змея, Зана ее успокоила и велела отползти. Лал с трудом забрался внутрь. Его тело заняло почти всю хижину.

Пока он безмятежно лежал на земляном полу, Зана зажгла фонарь, приготовила для него жидкую кащицу и накормила его с ложечки, напевая веселую песенку.

Реймон в одиночестве сидел снаружи и прислушивался к ее пению со смешанными чувствами: зависти, сожаления и потери. Через окно он видел, как нежно она склонялась над огромным телом Лала, и мучительно размышлял, что же так привлекало Пилар и Зану к этому чудовищу, что такого было у Лала, чего не было у него, Реймона.