сколько-нибудь денег. Подумал, как бы вел дело Угаренко. Этот кровосос не то что скидку бы выбил, он все забрал бы по себестоимости.

– Картой будете платить? – Елена Сергеевна с готовностью достала беленький нарядный терминал.

– Да, – тут же осекся, – только не сегодня.

– Нужно сегодня, Иван, чтобы все успеть.

– В больничном морге вашу маму держать никто не будет, – вмешался Сережа, выговорив слово «мама» совершенно по-детски. – Как бы ее не вытащили на тепло.

– Да у меня нет с собой кредитки, – сказал Кыса и встал. – Надо домой смотаться.

– А пойдемте на участок? – спросил Сережа примерным голоском.

Елена Сергеевна одобрительно кивнула, будто паренек выдал гениальную идею.

– Да, Иван, давайте мы вам все покажем, – бодро вскочила и, обогнув Ивана, поцокала к выходу.

«О, как засуетилась, – подумал Кыса. – Боится, что не вернусь к ним».

– Этих наркоман пришил, – деловито сообщил Сережа, кивнув на двухместную могилу. – Из-за видика или что-то типа того. Они ему дверь квартиры открыли, хотя папа с мамой не разрешали. Сейчас бы на работу уже ходили, как все…

Кыса взглянул на детские лица в медальонах, почти одинаковые и бесполые, по датам высчитал возраст. Шестилетки.

– Жесть… – Кыса поморщился.

Ему была неприятна густая и жирная кладбищенская зелень. Тени от листьев, которые ощупывали лицо, словно пальцы слепого. Сережа, наоборот, наконец почувствовал себя в своей тарелке и суетился на могилке, как гостеприимная хозяйка, пока Елена Сергеевна отвечала на звонки и все высказывала кому-то соболезнования.

– В детстве я приходил сюда с ними играть. – Сережа ласково посмотрел на опухшие от дождей личики близнецов и согнулся над оградкой. – Смотри сюда, что покажу.

Кыса оглянулся на Елену, расхаживавшую неподалеку взад-вперед, и, убедившись, что она не смотрит, тоже наклонился над могилой. Щупленькой рукой пацан подцепил выцветший пластиковый кустик, крепившийся к маленькому коврику из того же материала. Под ковриком пряталась мозаика из пропыленных осколков стекла.

– Моя пре-е-елесть! – прогундосил Сережа и протер пальцем свою «сокровищницу». – Играл в секретики в детстве?

– Нет, – честно ответил Кыса, – впервые вижу вообще.

– Копаешь ямку, туда самое ценное, что у тебя есть, и прикрываешь стеклышком.

– И что будет? – Кыса сощурился, рассматривая пестренькие экспонаты.

– В смысле?

– Ну, исполнится желание, или станешь богаче, или еще что?

– А, ты об этом! – догадался Сережа. – Не, это чтоб никто не нашел. У тебя, видимо, была своя комната в детстве, где ты мог хранить что-то ценное, ну или всякий хлам, раз не знаешь эту игру.

Кыса пожал плечами. У него и правда всегда была своя комната.

– Так, а почему на кладбище?

– А где еще? – удивился Сережа. – К тому же кто станет рыться возле чужих памятников.

– Ну да, – согласился Кыса.

Он наклонился пониже, чтобы рассмотреть Сережины ценности: наклейка с Человеком-пауком, такие обычно шли бонусом к жвачке, деталь от металлического конструктора или что-то вроде того, кристалл канифоли, миниатюрный складной ножик с белым швейцарский крестом на алой эмали, что-то золотое…

– Это, кароч, мамкина коронка, – Сережа ухмыльнулся, тыча пальцем в донышко бутылки, центральное в композиции, под которым тускло взблескивало нечто, действительно похожее на человеческие зубы.

Кыса всмотрелся и, пораженный, обернулся на Елену.

– Да не-е, это ж не мамка, – хихикнул Сережа. – Елена – мачеха моя, мать умерла давно.

– А это кто? – Кыса ткнул пальцем в малюсенькую фотографию девушки, от которой, как от Чеширского Кота, осталась одна улыбка.

– Не знаю. – Сережа пожал плечами. – Из журнала вырезал, понравилась просто. Была бы она в медальоне на памятнике, я бы ее больше всех любил.

Тут Сережа помрачнел, собрал брови в холмик и поспешно накрыл сокровища искусственным кустом. Выпрямился.

– Здаров! – крикнул куда-то в сторону и дернул Кысу за рукав, мол, разогнись.

Кыса отошел от ограды и метрах в двух заметил движение. Из-за большого коричневого креста выглянул мелкий мужичок, на плече у него переминался с лапы на лапу здоровенный ворон, отливающий черненой сталью.

– О, Голум! – выкрикнул мужичок и приветственно приподнял складной стаканчик. – Твое здоровье!

Кыса заценил прозвище Сережи. А он все ломал голову, кого же напоминает этот лупоглазый парнишка.

– Это наш копальщик Васек, – тихо сказал Сережа Кысе, а мужику махнул кулаком, то ли пригрозив, то ли поддержав. – Ворон у него ручной, бедной птичке кто-то треть клюва отрубил, болтался кусок, а Вася сделал операцию, и теперь они бухают вместе. Серьезно, Васек этому чудовищу прямо в дырявый клюв самогон льет, ну а сегодня похороны просто, видать, заранее персонал спаивать начали.

Сережа погладил оградку и, отвернувшись от мертвеньких близнецов, быстро зашагал вглубь кладбища. Время от времени он останавливался, выдирал какой-нибудь сорняк, хватал мусор, всматривался в фотографии на свежих могилах.

– Почти пришли, – сообщил Голум и вдруг замер.

Впереди кого-то хоронили, но порядок был нарушен. Провожающие все в черном заглядывали в могилу и едва сами туда не падали. Рядом стоял открытый гроб, из него торчал длинным носом всеми забытый покойник. Вдруг раздался женский крик, потом еще один, перекрытый отборным матом. Кыса покосился на Сережу, тот выглядел напуганным ребенком. Из-за спины послышались торопливые шаги. Елена Сергеевна наконец закончила переговоры и догнала клиента:

– Да вы не пугайтесь, Иван, наверное, лопатой нечаянно крысу или ежика расчленили…

Тут скорбящие резко отпрянули от ямы. Копальщики поволокли снизу что-то длинное, замотанное в полиэтиленовые пакеты для мусора.

– Кладбище старое, – затараторила Елена Сергеевна, – иногда вскрываются вот такие давние захоронения.

– Да там не давнее! – рявкнул Сережа и бешено покосился на мачеху.

Кыса, как загипнотизированный, сделал несколько шагов к яме. Черный сверток лопнул, из него вывалилась подгнившая рука в очень знакомом рукаве.

Приличного мужчину в солидном двубортном костюме внезапно выворотило прямо на незаконный труп. Потянуло ветерком, и по запаху Кыса понял, что облеванный покойник – отнюдь не давнее захоронение. Сердце его заколотилось. Да нет, не может этого быть.

– Да ладно тебе, чего побледнел весь? – спросил Голум со взрослой интонацией. – Такое случается, иногда в готовые могилы подхоранивают бомжей. Это норма.

– Что ты говоришь такое, Сережа? – вспыхнула Елена Сергеевна и попыталась встать между клиентом и неприятным зрелищем.

В гневе ее лицо сделалось еще более костлявым, она вдруг стала похожа на мачеху из диснеевских мультфильмов.

– А что не так? На любом кладбище могут быть эти, как их там, – Сережа почесал затылок, – эксцессы.

– В «Вечности» такое впервые, Иван! – Елена словно гипнотизировала Кысу, поглаживая его по рукаву. – В вашем случае, обещаю, будет полный контроль, и Сережа вон проверит.

Сережа кивнул и сощурился, чтобы разглядеть подробности. Кыса вытянул рукав из острых коготков Елены Сергеевны и, как сомнамбула, направился к свертку.

Скорбящие тем временем шарахнулись к соседней могиле, под защиту памятника в полтора человеческих роста. Он представлял собой не то ангела, не то богородицу. И казалось, взирал на все безобразие с полной индифферентностью. На незаконном трупе полиэтилен окончательно сбился. Стала видна белая спина в проступивших сливами трупных пятнах, приспущенные штаны и заскорузлое пятно на подгнивающей кофте ровно в том месте, куда Кыса ударил ножом. Законный мертвец по-прежнему почивал в шелках, а мертвый Угаренко выглядел как собака у кровати хозяина. Кыса все смотрел и не верил. В глазах сделалось мутно.

Из ямы показалась перепачканная рука, а в ней нож с оранжевой рукояткой. Толпа снова ахнула. Ко всеобщему ужасу, на плечо одного из копальщиков, в котором Кыса узнал Васька, вдруг опустился громадный черный ворон, словно составивший с мужичонкой одно существо. Существо склонилось над ямой, протянуло туда черенок лопаты и выцепило напарника, похожего на гнома. Кыса развернулся и пошел прочь. Нет, этого не может быть, надо просто поспать. Домой, скорее домой. Елена Сергеевна попыталась заступить ему дорогу, но Кыса бросил на бегу, что спешит за кредиткой. Чуть не сбил с ног сторожа, который костлявостью и развевающейся на ветру белой бородой походил на призрака.

– Некуда так торопиться, – недовольно обронил старик и выпустил из бороды облачко табачного дыма.

7

Аннушка прошлась влажной салфеткой по выщербленным перилам, скомкала ткань и убрала в отдельный кармашек новой сумочки. Прислонилась к перилам спиной. Поясница ноет, будто вот-вот начнутся схватки, или это уже они и пора тужиться? Аня уже забыла, как это – рожать. Прикрыла глаза и попыталась вспомнить розовощеких своих девчонок в младенческом возрасте, но не смогла.

Никогда они не были маменькиными дочками. Обе жались к отцу.