— Значит, вы «Старик и море», — произносит Эндрю. Он разглядывает собеседника, проверяя, все ли у того пальцы сохранились и нет ли у него шрамов.

Свен допивает второй стакан.

— Ну так вот. Она оказалась прямо за мной, и я почувствовал, как она вцепилась мне в голень и, само собой, вырвала кусок мяса. Я отлично помню, как вода вокруг меня потеплела от крови. А потом нас догнало судно, и нас вытащили из воды. Двое других остались невредимыми. Врача на судне не было, поэтому меня отвезли на берег, чтобы попробовать как-нибудь вылечить ногу. А я знал, что это безнадежно. От голени ничего не осталось. На суше меня отнесли к человеку, который считался доктором. На самом деле он был просто садовником, а иногда продавал целебные травы со своего огорода или делал из них снадобья для жителей деревни. А когда он увидел мою ногу, он побежал блевать. Мне повезло: как раз в это время в деревне оказался английский турист, и он оказался куда лучшим врачом. Он меня и вылечил. Вот почему тебе нужен крепкий желудок, если ты хочешь стать хорошим доктором. Ах да, ведь ты и не говорил, что хочешь стать врачом. Ты сказал только, что интересуешься медициной.

Эндрю уставился на него.

— Ну что. Ты мне ничего не расскажешь?

— Вот поэтому вы и хромаете?

— Верно.

— Должно быть, у вас на ноге остался шрам.

Все лицо Свена расплывается в улыбке. Он смакует этот момент.

— Хочешь посмотреть? — Он вытаскивает ногу чуть в сторону от стола и задирает вельветовую штанину. Под ней — металлический протез до самого колена.

— Ой. Простите.

— Так какие предметы ты изучаешь?

Эндрю решает не уточнять, что по некоторым дисциплинам он проходит курс повышенной сложности или занимается по университетской программе.

— Молекулярная биология, английский, математический анализ, история Европы и ладынь, — считает он по пальцам.

— Латынь, а не «ладынь».

— Ну, это не самый мой любимый предмет.

— И кого вы читаете? Цезаря? «Gallia est omnis divisa in paries tres…»[26]

— Нет. Мы читаем Катулла.

— A-а. Боюсь, что из него я ничего не вспомню.

Эндрю бросает взгляд на наполовину пустой стакан своего собеседника.

— Так чем же вы занимаетесь теперь, Свен?

— В Японии песок кое-где совсем черный. Черный как смоль. — Эндрю закатывает глаза, но Свен этого не замечает. — На базарах там можно было купить или выменять все что угодно. Там были такие яркие разноцветные рыбы, фрукты, шелка. А еще можно было пойти в такие места, где девочки выстраивались в ряд, и ты мог выбрать любую, и она вела тебя в дом, делала тебе чай или танцевала, а потом, за пару долларов, с ними можно было остаться на ночь. Они были такие маленькие. Ручки и ножки у них были просто крошечные. — Глаза его снова затуманиваются, а руки дрожат; Эндрю кажется, что Свен весь изголодался. — Ну, мне незачем рассказывать тебе, каково это было. Тебе уже случалось быть с девочкой?

Эндрю достает из кармана джинсов пять долларовых купюр и оставляет их на столе.

— Нет. Кажется, мне уже надо уходить.

— Куда это тебе надо идти? Сядь. Ты ведь даже не допил.

Эндрю смотрит на старика:

— Простите, Свен. Мне пора идти. Но было приятно с вами побеседовать. Может, мы еще сыграем в шахматы.

— Ну ладно. Иди.

Свен делает еще глоток, снова устраивается поудобнее и глядит на картину на стене. Эндрю поворачивается и уходит, а Свен провожает его взглядом.

— Позаботьтесь о старике, — на выходе обращается Эндрю к Меган.

— Не волнуйся, милый, позабочусь.

Сразу после ухода Молли Белый Майк получает еще одно сообщение на пейджер. Он его ожидал. Нужно будет продать унцию одному парню, на углу Восемьдесят восьмой улицы и Ист-Энд-авеню. Выходить в такую рань не тянет, но ведь покупают целую унцию, черт возьми, вы же понимаете.

Он берет такси, продает товар и решает пройтись пешком на встречу с другим клиентом, который ждет его на Семидесятой улице. Дойдя по Йорк-авеню до Семьдесят седьмой улицы, он видит стройплощадку, вокруг которой натянута желтая лента. Но кругом нет ни одного рабочего. Ни инструментов, ни грузовиков, ничего. Вокруг вообще никого.

Белый Майк заходит на стройплощадку. Вокруг котлована воткнуты острые металлические штыри, и на них тоже натянута лента; в глубину котлована идет лестница. Котлован хорошо освещен и кажется сухим. Посмотрев в него, Белый Майк собирается идти дальше, но его рюкзак цепляется за один из штырей и рвется снизу. Полиэтиленовый пакетик с унцией травки, лежавший на дне рюкзака, падает и скатывается вниз, в котлован.

— Проклятье. — Вот так история.

Белый Майк смотрит по сторонам и, видя, что кругом никого нет, подлезает под оградительную ленту и спускается по лестнице. В нос ему бьет сильный запах: серный, с примесью запаха сырого бетона. Котлован оказывается вовсе не таким сухим и светлым, как казалось сверху. Через пару футов по обеим сторонам от лестницы уже так темно, что Белому Майку приходится нагнуться и искать пакет с травкой на ощупь. От стен котлована идет пар. Воздух такой влажный, как бывает на улицах летом.

Пока он ищет, у него по ноге пробегает крыса. Это его пугает, но тут он чувствует, что каблуком стоит на пакетике. Майк подбирает его и быстро поднимается по лестнице наверх.

Клод у себя в комнате. Раздевшись до белья, он упражняется с обоюдоострым мечом. Занимается он этим в дальнем углу, и теперь часть стены вся иссечена и выдолблена. Клод разворачивается, делает ложные выпады, а потом следует резкий удар, и от стены отлетает еще кусок. Клод разглядывает лезвие, стараясь обнаружить зазубрины. Потом он садится на край кровати и точит меч на бруске.

Сгущаются сумерки, и Белый Майк идет домой. Воздух прозрачен и свеж. Майк прибавляет шагу, услышав какие-то вопли и вой. Поначалу он не может разобрать слов в этом режущем ухо крике. Кричат за углом, прямо перед ним. Он торопливо идет вперед. Когда он оказывается на углу, вопли звучат уже так громко, что он вздрагивает. Кажется, что это кто-то орет от боли. Майк поворачивает голову и видит, что это Капитан, и внезапно понимает слова, которые тот выкрикивает:

— Я САМЫЙ СИЛЬНЫЙ!

Капитан стоит возле самого угла здания, и по рукам у него течет кровь: он провел ладонями по каменной стене. На снегу под ним красные пятна крови и желтые следы собачьей мочи. Рубашки на Капитане нет, на его огромной груди торчат соски. На животе четко прорисовывается каждый мускул. Он подпрыгивает и волочит руки, на которых свирепо набухли вены, по стене. Бьется головой об стену и поскальзывается, приземляясь на ноги. Кровь течет у него по лицу. Белый Майк испуган; это чувство для него непривычно. Валяясь на снегу без рубашки, Капитан продолжает вопить, корчась среди желтых и кровавых раздоров: