На вопрос Олега о моральных муках, связанных с убийством трех человек, пусть и не представляющих из себя достойного примера, Худой Билл, подумав, ответил так:

— Еще в детстве я понял, что есть люди, которые появляются на свет, чтобы убивать всякую мразь из огнестрельного оружия. Они могут быть тоже плохими парнями, но они видят черту между плохим и неприемлемо плохим. И — обладают внутренней твердостью, чтобы отнимать человеческую жизнь куском свинца, не испытывая по этому поводу никаких переживаний. В свое время была такая особая порода служителей закона. Мне кажется, ее больше не осталось. А я бы стал таким, если бы судьба не вывела меня на иной путь. С другой стороны, убийство теперь не причисляют к работе для настоящих мужчин. Этому занятию придали какую-то нездоровую окраску, и человек, победивший в честной перестрелке, воспитан так, что испытывает угрызения совести и отправляется лечиться в больницу. И это быстренько приводит такого убийцу в сумасшедший дом, на пенсию или в могилу. Он становится врагом себе, с которым ему ни за что не справиться.

Из дальнейшего общения с новым шефом Серегин уяснил, что тот, как и великое множество американцев, не знает, вращается ли земля вокруг солнца или же солнце вокруг земли, как выглядит таблица умножения и президент США. Однако угнать за считанные секунды любую машину, хладнокровно застрелить противника и заработать доллары из воздуха, этот субъект умел без излишних раздумий.

Узнав, что местом прошлого проживания Серегина была Москва, Билл, поразмыслив, задал ему следующий вопрос:

— А сколько займет времени доехать туда на машине?

Из всех занятий на свете Худой Билл интересовался разве рыбалкой, и, вероятно, поэтому обитал в Бруклине рядом с океаном, непременно проплывая полмили каждое утро даже зимой и в шторма. Будучи большим экономом и спартанцем, квартиру он не снимал, а проживал в подвале под старым домом, примыкающем к набережной, тянущейся вдоль побережья.

Подвал был огромен, в дебрях его высились бетонные колонны, уходящие в фундамент, пол застилали многочисленные грязные ковры, отобранные на дворовой помойке, а старинным буфетам, столикам, креслам и прочей рухляди, также перенесенной в подземные хоромы из внутреннего дворика, куда жильцы сносили крупногабаритные бытовые неликвиды, терялось число. За пребывание в своем логове Билл расплачивался с супером — смотрителем дома, мелкими услугами по ремонту его автомобиля. Жениться в ближайшее время Билл не намеревался, полагая, что супружество — мероприятие неоправданно расходное, а, кроме того, обретая женщину своей мечты, с остальными мечтами можно распрощаться. Кроме того, любовь он воспринимал торжеством воображения над интеллектом. В качестве подруг Билл то и дело заселял в подвал залетных нелегалок из стран дальнего и ближнего зарубежья, выделяя им временный кров в обмен на бесплатный секс. Вознаграждение дам за плотские утехи он полагал столь же несуразным, как приобретение за деньги лицензии «Windows».

Когда Билл узнал, что у нового механика из России существуют проблемы с местом постоянного проживания, то сразу же предложил ему поселиться в своем подземелье всего лишь за сто долларов в месяц — сумму чепуховую. Олегу был отведен свой угол со шкафом и с диваном, и вменена обязанность пылесосить замусоленные ковры и протирать подвальные оконца, выходящие в кирпичные ниши, примыкающие к тротуару.

С равнодушной ко всему Хелен, прилипшей к своему компьютеру, Олег расстался без сожалений, услышав на прощание:

— Я позвоню, когда появится настроение… И не забудь, завтра у нас регистрация. С тебя — тысяча зеленых.

У Билла Серегин прожил две недели, более не смог. Он ощущал себя запертым в огромной могиле, круглосуточно залитой люминесцентным светом и наполненной шорохом крыс, снующих в простенках старого дома. Посему недолго держались возле благодетеля Билла и бездомные дамы, спешно пускающиеся на розыски жилья, в окна которого заглядывало бы солнце и струила свой свет луна.

Олег съехал к Джону, благо, тот подыскал очередную квартиру, платить за которую вдвоем было куда сподручнее, нежели в одиночку. И, присев у окна, вздохнул с обморочным облегчением, глядя на кроны полувековых деревьев джошуа, крыши автомобилей, высокое нью-йоркское небо, и — поражаясь стальному характеру Худого Билла, чьей выдержки хватило бы на бригаду потомственных шахтеров.

Место же Серегина в каземате занял папа Худого Билла, приехавший к сыну из Техаса, где его усердно разыскивали местные правоохранительные органы. Папа Билла — ветеран американских тюрем, прибыл в Нью-Йорк на машине с фальшивыми номерами, в чьем багажнике обретались два тюка марихуаны, похищенные им неведомым образом с полицейского склада вещдоков.

Лицо папы украшали бесчисленные шрамы и короткая седая бородка; его дубленая кожа никогда не потела, кулачищи напоминали окорока, а глаза — бритвы. На голове его красовалась широкополая шляпа, на ногах — ковбойские сапоги из змеиной кожи, расшитые узорами шелковой нити, а клетчатая рубаха и замшевая жилетка придавала его облику несомненную импозантность исконного жителя Дикого Запада.

Утром папа уезжал с пакетом марихуаны в глубины Бруклина, где, без труда наладив необходимые контакты, сбывал свои травяные сборы перекупщикам-неграм со слезящимися глазами, рослым охранникам стрип-клубов и проституткам неясного расового происхождения с набережной возле аттракционов Кони-Айленд. Не брезговал товарцем и сам: с его появлением в обиталище Худого Билла, несмотря на открытые подвальные форточки, прочно установился брутальный дух запретного курева. Худой Билл, ведущий здоровый образ жизни, крыл родителя почем зря, но к сыновним упрекам тот был безучастен, а, выпив ежедневную бутыль виски, становился агрессивен как бык, огрызался матерными отповедями, и то и дело хватался за пистолет. Вразумить родителя было делом пустым, и отчаявшийся Билл предоставил его будущее на усмотрение случая и судьбы.

В очередной раз сотоварищи собрались в бетонном чреве автосервиса, где за конторкой, отделенной от ремонтной зоны запыленными пластиковыми жалюзи, восседал хозяин частного учреждения, перебирая ворохи бумаг и то и дело отвечая на звонки по телефону, висевшему на стене. Телефон «Белл», изготовленный ранее времен Великой Депрессии, снабженный дисковым набором номера и рычагами для трубки, чей треснутый корпус был перевязан изоляцией, тем не менее, работал исправно и менять его консерватор Билл принципиально не собирался. К тому же, такой — не украдут, справедливо размышлял он.

Запыхавшийся Джон прибыл в автосервис с деловым разговором: некто Риччи Фаринелли, один из его знакомцев, входящий в круги итальянской мафии, в хлам разбил свой новенький «Бентли», и теперь предлагал аферу: угнать аналогичную машину, придать ей прежний номер кузова, а старую разобрать на запчасти в гараже Билла.

— Он получил страховку, — говорил Джон, отхлебывая кофе из пластикового стаканчика и одновременно перекатывая за щекой жвачку. — Теперь отдает нам битый «Бентли» в подарок вкупе с двумя тысячами за угон нового и за переделку номеров и — катается себе… После у него, естественно, угонят и этот, он получит новую страховку…