– Эх, каплю мёда бы! Зажило бы как на собаке.

В завязавшемся разговоре Алексей узнал, что Борис – по образованию физик, достаточно секретный, ушел на фронт, будучи не в состоянии оставаться в тылу, когда другие погибали.

– Теперь сдохнешь здесь, – сурово сказал Алексей.

– Возможно, но совесть моя будет чиста.

– И много это тебе даёт?

– Ощущение того, что я человек, а не шакал.

– Волк?

– Не знаю, но предавший своих всегда шакал. Пассивность – это тоже род предательства.

За этим разговором они дошли до места работы. Периодически Алексей поддерживал Бориса, когда тот оступался, ковыляя по камням. Смена с трудом, но прошла. И снова Алексей прикрывал своими ударами по камням слабые шлепки своего нового друга.

Борис на удивление быстро стал поправляться. Через неделю рана затянулась, Егоров смог, хотя и хромая, самостоятельно передвигаться.

– Ты буквально поставил меня на ноги! – поблагодарил Алексея физик.

– А вот я их скоро протяну.

– Я могу поделиться с тобой пайкой, – Борис мгновенно напрягся и быстро отреагировал на намёк, послышавшийся ему в словах бывшего полкового разведчика.

– Хоть ты и достаточно секретный физик, а дурак! – возмутился Алексей. – Урежешь свою пайку – погибнешь. А тут я такой красивый и сытый красоваться буду! – ранее немногословный Алексей неожиданно зло разговорился. – Не в жратве дело, эта работа убьёт нас через месяц, максимум полтора! Надо бежать!

– Одним не справиться. Есть тут несколько человек…

– Так чего же ты молчал?! – задохнулся целитель.

– Есть и стукач. А избавиться он него нельзя, так мы знаем, кого опасаться, а иначе обязательно появится новый, неизвестный. Пока вычислим, успеет кого-нибудь сдать. Тут нужна другая стратегия.

– А с другими сведёшь?

– А у меня есть выбор?

– И вечером найдёшь способ показать стукача.

После смены, когда раздавали баланду, Борис оступился и задел белобрысого парня с бесцветным лицом. Парень уже занёс руку для удара, но кто-то его схватил за кулак, словно железными клещами. Парень обернулся и увидел Подкопина.

– Нехорошо, мил человек, сам оступился и сам же бучу поднимаешь.

Парень что-то зашипел по-польски и ушёл к своим нарам.

– Надеюсь, ты понял, с кем я собачился? – улыбаясь во все тридцать два зуба, спросил Алексея Борис.

– Ну уж не дурнее паровоза, – жадно жуя, промычал Подкопин.

Группа образовалась на удивление быстро. Нашлись люди, которые не собирались превращаться в покорное стадо. «Лучше умереть стоя, нежели жить на коленях!» – агитируя остальных, твердил Борис. Агитатор из него был ещё тот, но люди понимали, что если для побега созрел этот очкастый доходяга, то дольше тянуть нельзя. Самого же Бориса удивило другое – это то, как остальные быстро и безусловно признали право лидерства за Алексеем. Он же разработал план. Бежать решили под самый Новый год.

В каменоломне Борис уже почти один справлялся со своей работой. Но Алексей по привычке делал несколько ударов по камням соседа по шконке. В этот момент Егоров мог хотя бы немного передохнуть.

– Ладно, понятно, что дома усидеть не смог. Попал на фронт. Кстати, где служил? – неожиданно спросил Алексей.

– На Четвёртом Украинском. Был наводчиком. Считать я всегда умел.

– А в плен как попал? – между ударами спросил бывшего физика бывший полковой разведчик.

– И смех и грех. Я перед боем никогда наркомовские сто граммов не пил. Физически не переношу алкоголь. Да и какой я потом наводчик? Так я свой страх глушил музыкой.

– Это как?

– Я обычно слушал Пятую симфонию Бетховена до минор. В голове проигрывал. Я её в Ленинградской консерватории слушал раз сорок точно! Под неё думалось удивительно легко. Все операции были по тактам и аккордам разложены, руки сами всё выполняли.

– А как же грохот пушек?

– Сначала было трудно. Но это как раз и помогало отвлечься от страха. Я был всё время сосредоточенным, потому что пытался вернуться к тому месту, с которого меня прервали. А потом уже и без антрактов обходилось. Навёл орудие на цель под скрипочки и… ба-бах! Обычно я уши затыкал, отворачивался и приседал. А потом продолжаешь слушать. Весело было! И что самое интересное – совершенно безвредно для печени!

– Ты, кажется, с образованием перепутал.

– Мама в детстве из меня пыталась музыкального гения сделать, отдали в школу при консерватории. Четыре человека из двухсот пятидесяти претендентов! В числе них оказался и я, но через год музыкальную карьеру перекрыли – не прогрессировала моторика руки. Родителям посоветовали меня забрать. А быть посредственностью в оркестре мне не хотелось, да и маме её гордость не позволила. Вот меня и забрали.

– Я не о музыке.

– А о чем же тогда?

– Тебе бы врачом быть. Вон как за печень переживаешь.

– Опять шутишь?

– Сейчас серьёзно. Ну и как твои оркестрово-пушечные симфонии тебя до соло на кирке довели?

– Во время Мелитопольской операции нашу батарею накрыло. Я только третью часть играть стал. Очнулся, оказалось, меня только контузило. Передо мной – трое фашистов. А я не то чтобы табельное оружие поднять, я говорить не мог. Голова гудела, ничего не слышал, только зенками лупал. Так меня и приняли трое архангелов в немецкой форме. Гнали, гнали, потом эшелоны. Только в поезде стал приходить в себя. А потом сюда попал.

– Понятно. Ладно, скоро мы этот пункт вычеркнем, – уверенно заверил приятеля Алексей.

Вечером в бараке, сидя на нарах, Подкопин пытался привести «колотушки» – лагерную обувь на деревянной подошве – в рабочее состояние. Борис украдкой за этим наблюдал. Неожиданно Алексей спросил Егорова:

– Слушай, а где обычно физики работают?

– Чаще всего в школах, иногда в институтах преподают. Я работал в Институте физических проблем. Его организовал физик Пётр Капица, который открыл сверхтекучесть гелия…

– Э, брат, ты мне так совсем мозги сломаешь. Сверхтекучесть… – Подкопин от удивления покрутил головой. – Ты мне лучше про себя расскажи, чем ты занимался.

– Ладно, попробую объяснить, не сломав тебе головы. Любая вещь на свете состоит из более мелких деталей. Например, дом состоит из кирпичей, вода – из капель. И так далее. В физике самая маленькая неделимая частица называется атомом, в химии – молекулой. Из них собрано всё в мире.

– А что мельче – атом или молекула? – поинтересовался Алексей.

– Атом, конечно. Из них уже создаются молекулы. В конце девятнадцатого века было открыто, что есть более мелкие частицы. Глазом их увидеть невозможно. Судить об их присутствии можно только по косвенным событиям. Чтобы увидеть следы взаимодействия этих частиц, сидел в комнате в полной темноте несколько дней. Темнота странно действует на человека. От панического ужаса, когда я хотел уже бежать и стучаться в дверь, чтобы меня выпустили, до какого-то опьянения жизнью, когда мне казалось, что я самый гениальный человек на земле. Зрение стало как у кота или волка. Всё во тьме различал, – радостно вспомнил своё состояние и свои переживания Борис.