- Пойдём, - кивнула Юля, отчего-то нехотя выскальзывая из его объятий. – Зайдёшь? У меня, правда, ничего, кроме чая, нет.

- Буду чай, - охотно ответил Яворский. – Пойдём.

Лебедевой надо было бы убежать куда подальше. Восстанавливать дружеские отношения с Андреем – совсем не то, что положено человеку, желающему покончить с прошлым. Но Юля так давно не испытывала ощущение покоя и уюта, что просто не смогла так легко с ним расстаться.

Дождь им помог – он согнал с лавочки Алину Петровну и Надежду Матвеевну. Не оказалось подруг-сплетниц и в подъезде, и Юля, если честно, старалась ступать как можно тише и не проронить ни единого слова, пока не запрёт за собой дверь квартиры, чтобы не стать жертвой новых сплетен.

Не удержавшись, она поделилась этим с Андреем, правда, когда они уже были в квартире, а Лотти, обижено вспушив хвост, грызла порцию корма из своей девичье-розовой миски. На цвет посудины Яворский отреагировал тихим удивлённым покашливанием, но ни слова не сказал, а вот её слова о сплетнях его, кажется, сразили наповал.

- Я как-то не привык, чтобы меня за спиной обсуждали, - признался он. – В Нидерландах всем было, мягко говоря, наплевать на то, что происходит за стенкой.

- Здесь не так. Если только защищать кого-то не надо. А разговоров ради – всегда пожалуйста, - пожала плечами Юля. – Алина Петровна и Надежда Матвеевна, между прочим, злостные сплетницы. И я не хочу, чтобы обо мне что-то болтали.

Пока она разувалась и насыпала кошке корм, Андрей успел уже найти на кухне и чайник, и бутыль с водой – Юля не пользовалась той, что из-под крана. Теперь кипятившаяся вода шипела, как раздражённая кошка, вырываясь струйками пара носика, а Яворский всё ещё удивлённо рассматривал саму Юлю.

- Но какая разница? – спросил он. – Говорят, и довольно. Почему от этого надо шептаться в подъезде и испуганно оглядываться?

Вопрос прозвучал, признаться, неожиданно.

- Ну, как зачем… - протянула Юля. – Они ведь успеют рассказать всему дому о том, что мы с тобой – пара. Поженят даже за глаза.

- И что с того? – поразился Андрей. – Ну, поженят. Никто из взрослых адекватных людей не прислушается к их сплетням, если знает, кто их источник. Разве они обвинят тебя в чём-то? Одинокие мужчина и женщина одного возраста, живущие в соседних квартирах и знакомые с самого детства, вздумали завести роман. Что в этом плохого? Или ты, - Яворский усмехнулся, - просто не хочешь, чтобы разрушили твои отношения с кем-нибудь?

- У меня нет отношений с кем-нибудь, - раздражённо ответила она. – Я просто не хочу, чтобы обо мне болтали. И, нет, я тебя не стесняюсь, не надо начинать по кругу!

- Да я вроде не так и плох, чтобы меня стеснялись, - Андрей отыскал на полках чашки, залил чай в пакетиках кипятком, открыл холодильник, полюбовался на одинокий апельсин и закрыл его.

- Не женат, обеспечен и с серьёзными планами на будущее, - хихикнула Юля.

- А как же!

Она только пожала плечами, попыталась сделать глоток чая, вздрогнула, потому что тот всё ещё был очень горячим, и закашлялась.

- Это всё не по мне. Ненавижу, когда кто-то вообще упоминает обо мне. Могла б – поселилась бы на безлюдном острове, ездила бы оттуда на работу!

 Андрей порывался спросить, чего она так боится, но не стал. Очевидно, посчитал, что всё равно не получит ответ. Или понял, что не переубедит её. Вместо того он только отобрал у Юли чай и сжал её ладони в своих, совсем не по-дружески, но Лебедева так и не догадалась – да что там, всё она догадалась, просто не смогла себя заставить! – высвободиться.

- А почему именно пиар? Тебе теперь действительно нравится этим заниматься?

- Нет, - ответила Юля. – Точнее, мне нравится придумывать… Но не очень нравится вытряхивать из клиентов, что им надо, а следом за этим – сколько они готовы заплатить. И совсем не по душе… Ладно, забудь. Ну его, этот чай, может, лучше в гостиную?

…На диване и вправду разговаривать – и не только разговаривать, но Юля была бы против, - оказалось гораздо удобнее, чем на кухне. И чай, который выполнял только функцию обжигания языка, больше не мешал. Лебедева только немного расслабилась, да и Лотти, великодушно простив хозяйку, забралась к ней на колени. Андрей запустил пальцы в мягкую шерсть, поглаживая кошку по голове, два или три раза получил по пальцам за то, что ладонь совершенно случайно соскальзывала с Шарлотты на Юлю, но в целом чувствовал себя как в далёком прошлом, когда они были лучшими друзьями.

- А ты ещё рисуешь? – спросил Андрей, когда Лебедева окончательно расслабилась.

- Да, иногда, - кивнула она. – Даже, представляешь, этюдник себе купила пару лет назад.

- А покажешь рисунки?

Андрею всегда нравилось их рассматривать, а Юля охотно показывала.

Она и сейчас кивнула, вскочила на ноги, скрылась на секунду в спальне, а оттуда вернулась со старой папкой на верёвочках.

- Вот, - она открыла её, но Андрею так в руки и не дала. – Смотри…

То, что показывала Лебедева, несомненно, было красиво. Талантливые пейзажи, напоминающие вырезки из прошлого, сцены из парка, где она превращала обычных горожан в дам и господ прошлого, романтизируя, как и десять лет назад, действительность. Лёгкие штрихи, некоторая небрежность, присутствовавшая в формах, выдавали спешку; Юля рисовала охотно, но быстро, потому что много времени уделить этому занятию попросту не могла.

Смутило Андрея другое. Слишком редко попадались портреты, а ведь они удавались девушке лучше всего. В прошлом она почти каждый день искала новое лицо, ловила неприглядные эмоции и злые жесты, своими чёткими движениями прикрепляла к бумаге вечные образы, которые так хотели стереть порой их обладатели. Она и Яворского пару раз рисовала, у него до сих пор где-то в Голландии среди документов лежал старый подарок, сделанный на день рождения в одиннадцатом классе.

Никому другому – дошло только сейчас, - Юля свои работы не дарила.

- Шарлотта, не вздумай! – вскрикнула вдруг Лебедева, но было уже поздно. Безумно сверкая карими глазищами и мотая хвостом из стороны в сторону, Шарлотта столкнула папку с колен своей хозяйки, и рисунки – десятки, сотни даже, - рассыпались по комнате.

Юля метнулась следом, не зная, что ловить первым, в один момент растерялась и вновь напоминала девчонку из прошлого, не осознающую до конца, что она давно уже взрослый человек, и поступать ей вроде как положено иначе.

Андрей потянулся за ней, собирая наобум листы, некоторые переворачивая, некоторые – не глядя складывая в папку.

- Не надо! – взвилась Лебедева, выдирая из его рук рисунки, и Яворский отвернулся, выхватив взглядом из рассыпавшейся кучи один.

Его ли Юля боялась показывать, или, может, были ещё? Этого Андрей не знал. Но на бумаге был скорыми штрихами набросан его собственный портрет. Совсем свежий; они давно не виделись, а на этом рисунке Андрей ни капельки не отличался от того, что мог увидеть в зеркале. Не допущение, каким он может получиться в будущем, а слепок с настоящего.