Серьезные лица игроков. Сами любители бадминтона – серьезные и смешливые, юные и не очень – замерли в напряжении, в ожидании подачи. И вот – розыгрыш пошел, а я стою и зеваю, и все пролетает мимо меня. Сашка качает головой. «Ничего, еще придет все, Ромашка». Я не уверена. Но я никогда ни в чем не бываю уверена. Стакан наполовину пуст.

Вот, падре, я опять здесь – как будто меня приманивает это место каким-то скрытым тайным знаком, нарисованным на полу. Разметка корта? В просторном спортивном зале прохладно и пахнет потом и резиной или каким-то еще пластиком. Похожий запах бывает в магазинах, когда проходишь сквозь отдел всяких резиновых игрушек и надувных слонов. Я знаю, меня Вовка регулярно таскает по рядам и пытается «развести» на нового жирафика.

Я обнимаю себя за плечи, поеживаясь в тонкой футболочке и шортах-велосипедках, которые раздобыла у сестры. Мама – мой последний оплот надежды – даже не подумала воспрепятствовать моим занятиям спортом.

– Конечно, поезжай! – чуть ли не прокричала она мне в ухо, и я отодвинула трубку на безопасное для барабанных перепонок расстояние. – Я все равно уже у Лизы была и сейчас в садик пойду за Вовкой. Не думай даже, поезжай!

– Ладно, не буду думать… даже, – пробормотала я себе под нос, и вот результат. Я стою посреди спортивного зала. Я! Опять! После того как уже была здесь несколько раз, каждый раз – с одинаковым результатом, после тренировок у меня болело все что можно и даже то, что болеть не может. Или может, но я до того дня об этом не догадывалась. К примеру, мышцы на голени. Не икры, а мышцы с внешней стороны ноги. Я и не знала, что у меня там есть мышцы. Да что там, я с удивлением заподозрила у себя наличие пресса, естественно, когда тот заболел.

– Побежали, господа! – призвал нас тренер веселеньким голосом. Сам он спокойно отдыхал в тенечке, у стеночки и что-то исступленно писал в телефоне. Господа побежали. Ряды были нестройными, дистанцию никто не держал. Я так вообще пару раз споткнулась, запутавшись в собственных ногах. Они у меня заплетались в прямом смысле слова. Я не понимала, каждый раз не понимала, как же я на такое подписалась. Ладно – бить ракеткой по волану, это я еще могла объяснить хотя бы себе. В момент удара можно представить что-нибудь полезное, к примеру лицо Вити Постникова, и тогда стресс выходит вместе с ударом. Но бежать? Да еще приставными шагами! Да еще кружок спиной, под веселое подбадривание тренера. Щеки горят, легкие разрывает от непривычного ритма, дыхалки не хватает, и хочется проклясть все на свете и убежать прямо в раздевалку, где я бы могла заплакать и съесть один из Сашкиных бутербродов с сыром.

– Давай, Фаина, давай. Прыгай выше! Колени поднимай! – О, это, оказывается, тренер кричит мне. Он, оказывается, уже запомнил мое имя, что в высшей степени странно, ибо народу в зале полно. А бейджиков, знаете ли, ни на ком нету. Откуда у человека такая память?

– Я… не могу… выше… я… сейчас… сдохну… – Эти слова я выдаю в ритме бега. Кое-кто из старых боевых снайперов уже покинул наши ряды и стоит, натирает колени, кряхтя. Я заметила, что тут, на бадминтонных тренировках, есть единственная возможность сачковать при разминке – это если чем-то перемотать правое колено. Забавно, что и у Маргариты булгаковской после черного бала болело колено, правое, которое ей перецеловали тысячи висельников и убийц. Нам никто колени не целовал, но на правую ногу приходилась основная нагрузка. В определенном смысле бадминтонисты напоминали мушкетеров, у которых помутился разум, и вместо шпаг они вдруг похватали ракеточки.

– Не сдохнешь, Фаина. Никто не сдохнет. Вы все можете больше, – громко кричал тренер, но тех, с перемотанными коленями, не трогал. Я подумала – сколько там может стоить такая же повязочка. Намотаю – и все, я неприкасаемая. Определенно, вложение стоит своих денег.

– Отлично бежишь, Ромашка, – услышала я Сашкин голос из-за спины. Бодрый такой, не уставший. – Держись, еще немного. Всей той разминки – десять минут. Считай, это как твоя аэробика, которую все девчонки так любят, – услышала я голос сзади. Я задыхалась, щеки горели, и я чувствовала биение пульса – он дубасил меня прямо в лицо.

– Я не люблю аэробику, – прошипела я, добегая до последней линии последнего забега. Пот тек с меня градом, я чувствовала его соленый привкус на губах, я стирала его, а в глазах только еще больше щипало. Саша улыбался своей запредельной белозубой улыбкой – хотела бы я знать, к какому стоматологу он ходит.

– Ты как из парной вышла, – «обрадовал» он меня. Я фыркнула и плюхнулась на надувное полушарие, коих тут валялось предостаточно. Когда-то сестра подарила мне целый надувной гимнастический шар, но он так и провалялся у меня в комнате, занимая целый угол – сдувать его было жалко, да я и не представляла как. Потом шар зачем-то понадобился маме, и я с радостью сплавила его ей, где след его и растаял. Подозреваю, с шаром что-то случилось. Мама тогда еще не так сильно увлекалась йогой, могла, к примеру, шар кому-то передарить. И конечно, когда шар исчез из поля нашего зрения, Лизавета решила вспомнить о нем, ей он потребовался для исполнения каких-то сверхполезных упражнений для беременных женщин. Я купила другой шар и отдала ей под видом старого, но она, кажется, подмену вычислила. В конце концов, откуда я могу помнить, какие там у этого дурацкого шара ручки.

У этих полушаров ручек не было, зато было плоское днище из твердого пластика. Они не катились, с них нельзя было свалиться, хотя и сидеть на них было не очень удобно. Впрочем, в спортивном зале мало кто сидел. Не за тем люди приперлись сюда после работы, вместо отдыха и законного места у телевизора. Я тоже приперлась. А могла бы пойти с Вовкой в кино, посмотреть новый мультик, один из тех красивых, хорошо прорисованных голливудских страшилищ, которые я ненавижу, хотя и не могу объяснить почему. В детстве я тоже любила мультфильмы, но это было давно и неправда.

Я могла бы поехать с Машкой Горобец, посидеть в кафе и поболтать, пока не заболит спина и не отвалится и без того задеревеневшая шея. Поговорить о Саше Гусеве и всей этой странной истории с его увольнением. Могла бы поговорить об Игоре Вячеславовиче Апреле или о том, какие мужики козлы и ничтожества. Могла бы просидеть весь вечер дома с мамой, забрав Вовку к нам. Могла бы поехать к Лизавете в больницу. Это, наверное, было бы самым правильным. Нужно было так сделать.

– Ромашка, бери ракетку и пошли, – скомандовал мне белозубый друг мой Саша, и я покорно поднялась и поплелась за ним. Бадминтонисты оживились. После серии утомительных упражнений, самым утомительным в коих была моя полная неспособность их выполнить, мы пошли играть. Собственно, это и было то, ради чего вся эта разношерстная толпа побросала свои дела, отреклась от семей, отказалась от самых разнообразных заманчивых предложений и собралась здесь, в полупустом зале бывшего завода. Поиграть.

– Саша, бери Ромашку в пару, – скомандовал тренер, и я могла поклясться, как волна облегчения прошла по кучке остальных бадминтонистов. Их лица просветлели, их щеки зарумянились. Никто не хочет играть с начинающим игроком, никому это не нужно. Я не могла понять, зачем это нужно Саше Гусеву. Когда-то давным-давно я считала (и даже отчасти надеялась), что нравлюсь ему, а он нравится мне. И это было бы хорошим объяснением всему – и тому, с какой готовностью он показывает мне, как держать ракетку, и тому, как часто прикасается ко мне, как терпеливо сносит все мои удары «мимо» – большинство моих ударов. Однако теперь я не знала, что и думать. Мы с Сашей были просто коллегами, просто друзьями, а он все так же махал рукой и беззаботно говорил: