Обнорский проводил чету Соболевых вниз, во двор, где их ожидали две «вольво» из смольнинского гаража. Премьер с супругой сели в машину, водитель немедленно тронулся с места. Выезжая из-под арки на улицу Зодчего Росси, водитель включил «мигалку»… Машина исчезла за поворотом, остались только следы шин на снегу.

Обнорский стоял, смотрел на начинающийся снегопад и вспоминал теплую ночь над Черным морем и огоньки кораблей. Снег падал, падал, падал… Андрей подумал, что следующим летом обязательно поедет в Крым. Выберет время и поедет в Крым. И, возможно, встретится с Соболевым. Он не предполагал, что их встреча произойдет значительно раньше.

* * *

Сергей Васильевич Соболев уехал из Агентства «Золотая пуля» в задумчивости. Во внутреннем кармане его пиджака лежала дискета, переданная Обнорским… Визит премьера в Санкт-Петербург носил неофициальный характер, однако поездки руководителей такого уровня, к которому принадлежал Соболев, никогда не бывают отдыхом в привычном понимании слова. Так или иначе, но они наполнены встречами, беседами, консультациями. И хотя во время этих неофициальных встреч не подписываются договоры или контракты, на них обговариваются какие-то вопросы, завязываются знакомства, которые в будущем обернутся договорами и контрактами.

Во время этого визита в Питер Соболев провел несколько важных встреч, которые в перспективе должны были вылиться в полезные для республики Крым проекты… Однако более всего Соболева занимал сейчас журналист Обнорский и дискета, лежащая в правом внутреннем кармане пиджака.

Сидящий на переднем сиденье, рядом с водителем, Филатов пытался вести светский разговор. Сергей Васильевич что-то отвечал, но думал о разговоре с Обнорским и Зверевым. Жена, заметив, что он погружен в какие-то свои мысли, выручила, взяла беседу с Филатовым на себя. Соболев понял, благодарно пожал ей руку. Между супругами давно уже установилось такое взаимопонимание, когда не требуются слова…

Соболеву было сорок лет, он имел за плечами огромный жизненный, хозяйственный, военный и политический опыт. Это был очень жестокий опыт. Два с половиной года назад он взвалил на себя непомерно тяжелую ношу под названием «Крым». Жена тогда спросила: «Тебе это надо, Сережа?» Они сидели вечером дома, в кухне, пили чай с айвовым вареньем. Уютно светила лампа, по углам кухни лежал полумрак… Валентина смотрела в лицо мужа и спрашивала:

— Тебе это надо, Сережа?

— Надо, — ответил он после паузы. — Мне, Валя, это надо… Думаешь, не справлюсь?

— Справишься, — сказала она. — Ты — справишься. А я тебе помогу.

«Вольво» выскочила на Киевскую трассу и помчалась в Пулково. Снег над крышей вспыхивал, окрашивался в синий цвет от «мигалки». Что-то бодро говорил Филатов, что-то отвечала ему жена. Машины свернули направо, к Пулково… Впереди заблестели под низким ноябрьским солнцем пять стеклянных «башен» аэропорта. Искрился в поле снег.

— По-моему, мы опаздываем, — сказал, глядя на часы, Соболев.

— Без вас самолет не взлетит, Сергей Василич, — с холуйской интонацией в голосе произнес Филатов.

— Благодарю, — нейтрально произнес крымский премьер.

Неожиданно для себя он вспомнил то время, когда самолеты улетали без него… Это было в Афганистане, в невероятно тяжелом для Советской Армии 84-м.

«Ограниченный контингент» нес тогда тяжелые потери, но для Соболева афганская эпопея подошла к концу — он возвращался в Союз. Судьба была к нему благосклонна — она провела сержанта Соболева по Панджерскому ущелью почти невредимым.

Однажды автоматная очередь обожгла ему бровь и «причесала» волосы. В другой раз пуля сбила с него панаму. Смерть была рядом… совсем рядом. Но судьба хранила его — Соболев отделался контузией. Позже эта контузия даст о себе знать, напомнит бессонницей и головными болями. Но тогда, в сентябре 1984 года, он считал, что ему повезло: руки-ноги целы и он возвращается домой. В шесть утра, когда солнце только-только вставало над горами, он сидел на краю вертолетной площадки. В кармане лежало направление в Ташкентское общевойсковое командное училище, куда направляли отслуживших в Афгане сержантов с высшим образованием.

Соболев ждал «вертушку», которая подкинет в Баграм… «Вертушки» приходили и уходили, они забирали убитых, раненых и больных гепатитом. Для живых и здоровых места все не находилось. Сергей Соболев и сержант-артиллерист из Сумской области, тоже направленный в училище, бросались к каждому вертолету… их не брали. Они боялись сбегать в столовую. Все казалось: вот мы отойдем на минутку и тут вдруг прилетит «стрекоза», в гулком брюхе которой найдется место для нас… Они простояли весь день в пыли, забивающейся в рот, в нос, в волосы, и надеялись на чудо. Чуда не произошло — в шесть вечера последний вертолет тяжело взмыл вверх и ушел на Баграм. Пилот сказал: «Не могу вас взять, ребята. Некуда! Может, следующий борт… Но это уже завтра. Сегодня борта не будет…»

От тоски хотелось завыть или разбить кому-нибудь морду. Но те, кому стоило бы разбить морду, были очень далеко и высоко… «Вертушка» ушла. Два сержанта стояли и смотрели ей вслед. Это была почти катастрофа.

И вот, когда они уже собирались возвращаться в казарму, над горами появилась черная точка. Точка росла, приближалась, приобретала контуры вертолета. Снова вспыхнула надежда…

— Не, — сказал усталый «летун», — не возьму. Некуда. Мне еще раненых с двух точек снимать… Не возьму. Может, следующий борт.

Вяло, медленно крутились лопасти…

— Может, следующий борт, — повторил вертолетчик, потом посмотрел в глаза Соболеву. Посмотрел — и понял. Понял, что творится в душе солдата, который оттарабанил полгода в Афгане и рвется домой, в Союз. Они — сержант Соболев и безымянный старлей-вертолетчик — были ровесники или почти ровесники.

Они были еще очень молоды, но война сделала их старше и мудрей.

Старлей помолчал несколько секунд, потом спросил:

— Убитых-раненых будешь грузить?

— Я хоть черта буду грузить, — ответил Сергей.

— Полетели…

Они собирали раненых по горам… Садилось солнце. В гулкий, наполненный воем и грохотом грузовой отсек Соболев и напарник-артеллерист грузили носилки с ранеными. Он запомнил это на всю жизнь… На одной из точек подобрали парня — сапера. Он подорвался на мине вместе со своей овчаркой. Взрывом ему выбило глаза, собаке оторвало ухо. Голова сапера была забинтована почти целиком.

Только бескровные губы все шептали что-то в изувеченное ухо собаки. Пес не слышал хозяина, тот пытался повернуть его голову другой стороной, но в тесноте отсека это было очень трудно… Пес иногда скулил, и глаза его выражали человеческую тоску.

В Баграме они опоздали на транспортный борт. Виноват в этом был пьяный прапорщик, отвечающий за посадку… Он все перепутал по пьяни, а потом орал:

«Вы что — охренели? Самолет вас ждать не будет!…» А «ИЛ-76» уже начал свой разбег по полосе, и Соболев в отчаянии выбежал на бетонку авиабазы, преграждая путь огромной махине. Пилот что-то кричал и показывал кулак за стеклом кабины… тот «ИЛ» ушел в Ташкент без него. Прапору — крысе тыловой — разбили морду, но это ничего не изменило.