Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но верим ли мы? Еще одна проблема со свободой в том, что она требует веры. Не веры во всякую чушь, как противоположность научной рациональности, а веры в лучшее будущее, как противоположность рациональности эгоистичной. Вера в будущее – это вера в успех договора, в успех наших планов. И эта вера неотделима от доверия к людям. Ведь если мы знаем, что каждый хочет свободы, мы можем доверять, мы знаем, что нас не обманут. Вы скажете, как можно верить, если свобода требует сомнений? Чем больше мы размышляем о свободе, тем меньше мы ее понимаем. Свобода отказывается даваться нам в руки, и тогда вместо свободы у нас остается только надежда – на то, что мы когда-нибудь сможем договориться.
11 Общественный договор
Несмотря на то, что свобода давно уже стала популярным словом и даже социальным идеалом, люди пока следуют обьективной этике неосознанно и, разумеется, далеко не всегда. Осознание требований этики рано или поздно приведет также к осознанию необходимости заключения общего, одного на всех договора. Такой, общественный договор ляжет в основание универсального права, а момент его заключения – в любой форме, требующей личного участия каждого человека – будет означать переход от насильственного общества в котором мы живем к свободному. Момент этот неблизок. Посмотрим почему.
В прошлый раз мы остановились на том, что договор требует доверия, веры в людей. Эта вера основана на понимании. Но что конкретно мы понимаем? Мы понимаем, что имеем дело с разумным человеком, потому что разумный человек не приемлет насилие. К сожалению, никаких логических, математических или иных теоретических, равно как и эмпирических, способов убедиться в разумности других, кроме самого договора, не существует. Наука нам здесь помочь не может. Хуже того. В понимании и обьяснении мира, наука полагается на чистую рациональность. Развеяв в пух и прах глупые религиозные суеверия и заняв место главного морального авторитета, наука, однако, не может предложить нам никаких рациональных оснований для доверия и договора.
Рациональность идет прямо против доверия. Чем больше мы размышляем, анализируем, чем дольше ищем основания для договора, тем скорее найдем причину по которой доверять не стоит. Вы пробовали когда-нибудь договариваться с волком или медведем? С хищником невозможно договориться, а гомо-сапиенс – самый сильный и умный хищник. Договор налагает на него ограничения, но всякий кто добровольно ограничивает себя гарантированно проиграет. С точки зрения выживания, правила – путь к вымиранию. Некоторые ученые пытаются построить модели, показывающие, что честный договор выгоден. Но у них не получается. И, разумеется, не получится. Люди не равны – кто-то сильнее, кто-то слабее. Если слабому еще есть смысл договариваться, в чем смысл сильному?
Договор отрицает само понятие борьбы, победы. Он идет против природы, он требует равенства сторон. А откуда в природе равенство? Его там нет. И значит, люди не могут быть равны ни в чем, кроме одного – они равны в свободе, всякое иное равенство есть попытка насильственно их уравнять. Отсюда, кстати, видно, что любые идеи социального договора, как договора между властью и народом, или между большинством и меньшинством – это суррогат, профанация идеи договора. Договор возможен только между равными и только тогда, когда он обеспечивает им равную свободу.
Но что такое равенство в свободе? Можно ли его как-то формализовать? Конечно нет. Свобода – это абстракция и потому отсюда не вытекает никаких конкретных, практических выводов. Самое бесспорное, до чего пока дошла философская мысль – равноправие, формальное равенство каких-то прав. Но без равенства возможностей, равенство прав – фикция. Более того, даже равенство возможностей, хотя совершенно непонятно как его обеспечить, обычно понимается как всего лишь равенство условий для социальной борьбы. Но если есть борьба, есть победители и побежденные. Какое может быть между ними равенство?
Помимо индивидуального неравенства, между людьми существуют и коллективные различия – языковые, культурные, расовые. Пока люди группируются для борьбы друг с другом, пока они видят смысл и правду в собственном коллективе, об общем договоре не может быть и речи. И вот вам еще один пример бесплодия рациональности. Вы никогда не задумывались, что само изучение истории в ее нынешнем виде, само осознание того факта, что одни группы людей убивали и угнетали другие, порождает коллективную ответственность и необходимость поквитаться? Прошлое насилие рождает будущее.
Рациональность легко оправдывает насилие. Например, одним из возможных способов решения проблемы договора выглядит принуждение. Почему сотрудничество лучше всего получается в малом коллективе – бригаде, общине, коммуне? Потому, что люди знакомы друг с другом. Потому, что проступок вызывает личную неприязнь и приходится идти на жертвы чтобы сохранить нормальные отношения. Или же человек не имеет возможности покинуть коллектив и подчиняется большинству. Но в любом случае, в личной сфере нет свободы, ибо свобода возможна только там, где люди не зависят друг от друга.
Однако сфера личных отношений конечна. С ростом коллектива личные связи слабеют. Можно ли доверять незнакомым? Можно. В крупном коллективе существуют свои механизмы солидарности – традиции, культура, идеология. А если этого недостаточно, помогает наказание тех, кто злоупотребляет общим доверием и наносит ущерб остальным. Уже сама угроза наказания настраивает людей в правильном направлении и повышает уровень сознательности. Причем люди остаются формально независимы друг от друга, они зависят от коллектива в целом, ведь источник наказания – нормы коллектива, а не обиды конкретных людей.
Значит ли это, что возможна свобода насилием? Нет конечно. Однако с рациональной точки зрения принуждение эффективно. Соблазнительная легкость такого подхода быстро ведет к эскалации насилия – от промывки мозгов до массовой бойни во имя светлого будущего. Принуждение – это в сущности попытка превратить коллектив в одну большую коммуну, и чем коллектив больше, тем сильнее приходится принуждать. Только полные безумцы могли применять этот подход в огромной Российской Империи. Масштабы насилия, которое потребовалось для построения коммунистического «рая», превзошли все мыслимые пределы.
Вопрос допустимости зла во имя добра – это извечный вопрос целей и средств. Откуда он взялся? Из все той же парадоксальности свободы. Свобода невозможна принуждением. Но с другой стороны, те кто отказываются от договора, выбирают насилие сами, иной альтернативы нет. Каков же выход из парадокса? Разумеется, благие цели не могут достигаться негодными средствами, этика в этом вопросе не допускает никаких двусмысленностей. Но что же тогда такое наказание? Это ответное и, что важно, соизмеримое насилие. Я надеюсь вы согласитесь, что одно дело насилие в ответ на насилие, и другое – насилие как метод принуждения к договору.
Этика – единственный выход из тупика рациональности. Будучи практическим средством, обеспечивающим свободу, этика предьявляет вполне конкретные требования, делающие возможным договор. Они включают, условно говоря, этику заключения договора и этику его соблюдения. Первая требует, как минимум, абсолютной честности и полной открытости, без которых невозможно взаимное доверие. Кроме того, она требует нейтральности и обьективности в оценке как собственной позиции, так и позиций партнеров, потому что иначе не получится договориться и найти решение устраивающее всех. Этика соблюдения договора требует, как минимум, верности слову, точного следования правилам полученным в результате договора и ответственности за свои действия. Но что делать, если правило оказалось неправильным? Нарушать? Нет. Необходимо вернуться к договору и найти новое правило. Общественный договор – это единый и непрерывный процесс, в котором правила самого договора точно так же получаются в результате договора. Никакие формальные, рациональные, научные методы или законы не могут избавить людей от необходимости придумывать правила, на которых строится общество. Участники договора должны сами найти как заменить силу, лежащую в основе
