— Чего напряглась, Белоснежка? — улыбается. — Я угадал?

Молчу. Мне вдруг становится ужасно стыдно за свою маму. Да, она может быть предвзята к людям. Делает о них поспешные выводы на основе чужих слов и живет с этим предубеждением, отказываясь его пересматривать.

— У меня есть свое мнение о тебе, — прерываю молчание. — Оно не зависит от того, что говорит про тебя моя мама.

— И твоё мнение, конечно же, что я последний гад и мерзавец, — констатирует, а не спрашивает.

— Да, — честно заявляю. — А еще наглый и бесцеремонный хам, который без спроса вторгается в чужое личное пространство.

— Ух, сколько комплиментов от девушки моей мечты, — смеется. — А теперь вернёмся к «Красавице и Чудовищу». С феминизмом закончили. Что еще пропагандирует этот фильм? — и снова лукаво смотрит на меня.

После «девушки моей мечты» я перестала слушать. Щеки горят адским пламенем, и под внимательным взором Соболева мне хочется провалиться сквозь землю.

Вот зачем он все это мне говорит?

— Так что еще пропагандирует фильм? — повторяет, выгнув бровь.

— Я-я, — заикаюсь и отворачиваюсь. — Я не знаю.

Мне опять перед ним стыдно. На этот раз за то, что я не распознала пропаганду. Видимо, это означает, как сказал Соболев, что я ведомое существо, и миллионы лет человеческой эволюции не помогли мне мыслить критически.

— Гомосексуализм.

— Что??? — восклицаю, рискуя разбудить библиотекаршу, и снова поворачиваюсь всем корпусом к новенькому.

— Ага. Я и сам бы не заметил этого в фильме, если бы придя с младшей сестрой в кинотеатр, нам не отказали в продаже билетов, сославшись на то, что нам на тот момент еще не было 16 лет.

Обескураженно хлопаю ресницами, пытаясь вспомнить, где в сюжете были геи.

— Но там не было героев нетрадиционной ориентации…

— История с этим фильмом такая, — начинает вкрадчиво рассказывать. — Один из руководителей компании «Дисней» перед самым релизом фильма по всему миру вдруг взял и заявил, что «Красавица и Чудовище» 2017 года — это первый фильм «Диснея», где появится ЛГБТ-герой. В консервативных странах типа России разгорелся скандал. Какие-то депутаты Госдумы попросили Минкульт провести проверку фильма. Минкульт провёл и нарушений российского законодательства не нашел, но все же установил на фильм ценз 16+. А в каких-то консервативных государствах этот фильм вообще запретили к показу. Но если бы мужик из «Диснея» не сказал, что там есть ЛГБТ-герой, то никто бы и не заметил.

— И кто там был гей? — шокировано уточняю.

— Лефу, подельник Гастона. Сначала Лефу просто им восхищается, а потом у него возникает желание его поцеловать. Помимо этого Лефу постоянно смотрит на Гастона, любуется им, ловит каждое слово, восхищается. Помнишь оду, которую Лефу пел Гастону?

— Да. Но это была просто песня в честь Гастона…

— На самом деле он типа влюблён в Гастона. Мы бы и не заметили, если бы «Дисней» об этом сам не заявил.

— Да ну бред, — спорю.

— Давай пересмотрим этот момент, — новенький достаёт из рюкзака наушники, засовывает их в ноутбук и даёт один мне.

Я с опаской засовываю его в ухо, Соболев засовывает себе второй. Затем открывает ютуб и находит там сцену с песней. Мне снова становится немного неловко. Смотреть вместе с Соболевым что-то на ноутбуке, да еще и делить наушники — это уж как-то совсем.

Заставляю себя сконцентрироваться на ролике.

— Эээ, — изрекаю, когда мы досматриваем. — Все равно я ничего такого здесь не заметила. Ну, кроме того, что Лефу слегка приобнимает за плечи Гастона…

— Потому что ничего такого в этой песне и нет. Говорю же, если бы сам «Дисней» не заявил, что этот персонаж — гей, то никто бы и не понял. Ну, знаешь, это как Джоан Роулинг сказала, что Дамблдор гей.

— Дамблдор гей??? — изумленно восклицаю и тут же прикусываю язык. Вера Семёновна спит же.

— Да. Ты не читала заявления Джоан Роулинг об этом?

— Нет…

— Погугли. Ее как-то спросили, почему на протяжении всех книг ничего не говорится о личной жизни Дамблдора. Она ответила, что потому что он гей. У него была любовь с Гриндевальдом, — новенький на мгновение задумывается. — Кстати, можно было взять для проекта не «Красавицу и Чудовища», а «Фантастических тварей», и рассказать про любовь Гриндевальда и Дамблдора.

Я сижу в ступоре, пытаясь осознать услышанное.

— Зачем ты мне это рассказал? Мой мир больше никогда не будет прежним…

Соболев тихо смеется.

— Жизнь полна разочарований, Белоснежка.

— Но ведь все эти фильмы 16+!

— Там нет открытой пропаганды, чтобы нарушалось российское законодательство. Обычный зритель даже не заметит всего этого.

— Но ведь это фильмы для подростков! — не унимаюсь.

— А вот это и есть тема нашего проекта: пропаганда собственных ценностей в фильмах, которые транслируются в других странах. Особенно в тех, где аналогичных ценностей нет.

Мы проводим в библиотеке где-то еще час. Презентацию полностью делает Соболев, так что не очень понимаю, с какой целью я тут нахожусь: фильм смотрела невнимательно, на слайдах не печатаю. Весь час мы тихо переговариваемся, стараясь не разбудить библиотекаршу.

В какой-то момент я ловлю себя на мысли, что мне очень интересно разговаривать с Соболевым. Он умный и наблюдательный, мыслит критически (в отличие от меня) и точно неподвластен пропаганде (опять же, в отличие от меня). Я даже проникаюсь к нему толикой уважения.

А еще он все это время в библиотеке хорошо себя ведет: не наглеет, не дерзит, не вторгается в мое личное пространство. Может же быть нормальным, если захочет.

Мы спускаемся в гардероб, продолжая непринуждённо разговаривать. Затем вместе выходим из школы.

— До завтра, — говорю с полуулыбкой и готовлюсь повернуться в свою сторону, как Соболев останавливает меня за руку.

— Соня, я тебя провожу, — вдруг говорит.

А вот тут я уже напрягаюсь.

— Не надо.

— Обещаю, что больше не буду тебя целовать. Просто провожу. Уже поздно.

— Не надо, — повторяю и высвобождаю руку из его захвата. — Мне нужно будет забрать сестру из садика.

— Заберём ее вместе. Соня, я не позволю тебе идти одной так поздно.

Только мое мнение о новеньком немножко улучшилось, как он снова за свое.

— Обещаю, что больше не буду тебя целовать, пока ты сама не попросишь.

А вот теперь я хочу влепить новенькому новую пощёчину. Как он вообще мог подумать, что я могу попросить его о поцелуе?

— Соня, ты одна так поздно не пойдёшь, — бескомпромиссно заявляет. — Я провожу тебя.