— Мам, а тебе сколько лет? — Это интересуется маленький мальчик.

— Сорок два, — отвечает Эрика.

— А сколько лет дяде Джошу?

— Тридцать девять.

Сейчас в беседу вступает Эбби:

— А тете Лауре сколько лет?

— У женщин никогда не спрашивают о возрасте, — вступает мать Джоша. Но уголки губ Лауры расплываются в улыбке, и она произносит:

— Все в порядке. Мне недавно исполнилось тридцать.

Поскольку сейчас все увлеченно обсуждают свой возраст (я понятия не имела, что они все такие старые, — мне-то всего три!), кажется, я получаю прекрасную возможность вылезти из-под дивана и прокрасться на кухню, пока детеныши не успели меня заметить. Пахнет просто восхитительно, никто не в силах устоять перед таким ароматом. Я даже слышу, как урчит у людей в животах. Уже скоро.

Должно быть, Лаура думает о том же, потому что ставит свой бокал на стол и говорит:

— Почему бы нам не приступить к трапезе?

— Ура! — восклицают детеныши. Они так стремительно бросаются с места, что мне приходится спрятаться в тень у дивана, чтобы меня не заметили. Мама и отец Джоша мешкают немного, когда встают со своих кресел, но вскоре уже все сидят за столом. Во рту у меня столько слюны, что приходится несколько раз облизать усы, пока я жду, когда начнут есть.

Я была уверена, что, как только все усядутся на свои места, еда тут же появится из кухни. Любая умная кошка знает, что нужно по возможности сразу съедать любимое угощение, ведь никому не известно, что может помешать полакомиться им позже.

Но теперь я понимаю, что седер (так называется блюдо, которое мы сегодня будем пробовать) — особое кушанье, и этот ужин отличается от остальных. (Я узнаю об этом в определенный момент, когда Роберту приходится читать некие «Четыре вопроса», и первый из них: «Чем этот день отличается от других?») Седер длится долго. Очень многое должно случиться в определенном порядке, прежде чем позволено будет есть. И хотя я настолько голодна, что едва могу устоять перед этим удивительно пахнущим мясом, я понимаю, насколько важно все делать правильно, в заведенном порядке, особенно когда дело касается еды.

Сперва они должны были произнести что-то наподобие «молитвы» над вином и каким-то плоским печеньем. Потом все собравшиеся за столом поочередно читали из книги, в которой рассказывалось о группе людей, называемых евреями, которых заставили стать рабами в месте под названием Египет. Человек по имени Моисей пытался убедить другого человека по имени Фараон отпустить евреев жить в другое место. Каждый раз Фараон отвечал: «нет», а третий участник, его звали Бог, делал так, что с Фараоном и его людьми происходили несчастья. Каждый раз, когда что-то случалось, Фараон решал отпустить евреев. Но потом (и этого я действительно понять не могу) Бог заставлял Фараона передумать и оставить евреев. И затем опять брался за свое и посылал беду на Фараона. И так десять раз!

Это лишний раз доказывает, что люди далеко не так умны и рациональны, как кошки. Анис любила повторять, что кошка, раз дотронувшись до горячей плиты, больше никогда к ней не прикоснется.

В конце концов, когда закончили есть плоские лепешки и рассказывать истории, Лаура с Джошем наконец-то начали приносить еду. То удивительно пахнущее мясо (оно называется «грудинка»), на которое я целый день пускаю слюнки, и куриный суп, и блюдо под названием «рубленая печень», которая так аппетитно выглядит и пахнет, — поверить не могу, что Сара никогда не готовила это в нашей старой квартире. На столе еще много вещей. Все выглядит таким красивым и прекрасно поданным, как в тех телевизионных шоу, где учат готовить.

Разумеется, как только еду достали, я заскакиваю на стол, в надежде, что Лаура с Джошем поставят туда и мою миску. Сара всегда откладывала для меня немного еды, когда ела за кухонным столом, чтобы мы могли пожевать вместе. Я одной лапкой едва касаюсь грудинки, потому что первой хочу попробовать именно ее, — пусть Лаура и Джош знают об этом.

И что?! Никогда за всю свою жизнь я не слышала такого гвалта! Лаура с Джошем орут:

— Пруденс! Нет! Слезь!

А мама Джоша вопит:

— Что кошка делает на столе?! — Тем же голосом, каким кричат люди, когда обнаруживают в своей еде таракана.

Детеныши пищат:

— Кошечка! — И опять бросаются на меня со своими липкими руками, в то время как сестра Джоша пытается их удержать.

Поднимается такая суета, что даже запаха вкусной еды недостаточно, чтобы удержать меня здесь. Единственная проблема — я не могу найти места, где спрыгнуть со стола.

Я оглядываюсь — всюду люди, которые пытаются меня схватить. Я верчусь быстрыми кругами в поисках свободного места, откуда смогла бы выскользнуть и сбежать. Я слышу звон падающих бокалов.

— Мама, кошечка разлила на меня! — восклицает Роберт.

Я пытаюсь пятиться, но моя левая нога попадает во что-то горячее и жидкое. Это тарелка супа отца Джоша, и тогда он вскакивает и кричит:

— Эй!

Я так быстро отдергиваю лапу, что переворачиваю целую миску. Теперь стол скользкий и мокрый. Лапы у меня разъезжаются, и чем больше я пытаюсь убежать, тем больше предметов сбиваю. Уши и усы у меня прижаты к голове, шерсть вздыблена, кто-то тыкает в меня пальцем и кричит:

— Хватит! Плохая кошка!

Я шиплю и бью по его руке когтями, потому что это непростительная грубость, когда лезут руками тебе прямо в лицо.

Наконец Лаура встает и произносит:

— Тишина!

Все замолкают и поворачиваются к ней. Лицо у Лауры ярко-красное. Как помидоры, которые лежали сверху в той миске с салатом, которая перевернулась. Ее руки немного дрожат, но тем не менее она спокойно гладит меня по холке. Потом продевает одну руку под живот и поднимает меня со стола именно так, как нужно брать кошку, когда деваться некуда, потом очень осторожно опускает меня на пол. Секунду я не могу двинуться. Чувствую потрясение: ко мне так долго не прикасались руки человека! Чужие руки. Теплые, а не такие холодные, как были у Сары последние несколько месяцев нашей совместной жизни. Стол, который еще совсем недавно был красивым и заставленным едой, теперь выглядит так, будто по нему промчалась стая собак.

На этот раз я не бегу под диван. Я бегу наверх, зарываюсь в недра шкафа в своей комнате, где стоят коробки Сары, прячусь под платьем, которое пахнет нами. На спине так сильно дергаются мышцы, что я едва не бьюсь в судороге.

Мне кажется, что еще ни с кем не обращались так грубо, как со мной сегодня вечером. Как бы Сара ни была расстроена свалившимися на нее неприятностями, она всегда подбадривала себя поговоркой: «Самое плохое выпадает на головы наиболее достойных». Но, по-моему, ни с кем еще не происходило ничего более унизительного. Даже длинная история о евреях, которым пришлось многое пережить, не шла ни в какое сравнение с этим.