Значит, от этой силы следует отказаться. Но сладость запретного плода манила и заставляла придумывать, что он сильнее прочих. Что он – другое дело. Что ему достанет сил пользоваться новым умением только во благо.

И сам понимал, что все эти оправдания выглядят надуманными, и смущался своего понимания. И бесился, заставляя себя думать, что все это ерунда, что он и в самом деле никогда не рвался к власти, власть ему не нужна, а значит, он сумеет ею правильно распорядиться. Но тут вспоминал, что ничем он распоряжаться не может. Потому что человек, способный его научить всему этому, пропал. И где его искать, нет ни малейшего представления.

Он должен был появиться сам, а вместо этого...

И мысли начинали скакать по кругу, и замыкались в кольцо, пока Володя не понимал, что в голове каша. Тогда он пытался разорвать порочный круг бредовых измышлений. Но попытки упорядочить хаос в голове приводили лишь к еще большему хаосу.

Ник появился через полторы недели.

* * *

В тот день напарник собрался уходить около шести.

– Санычу привет, – подмигнул он Володе.

– Если я его вдруг увижу, передам, – пообещал тот. – Только его две недели уже не было. Только по телефону.

– Утром в понедельник заезжал, – поделился напарник. – Цветущий, как герань.

– Почему герань? – не понял Володя.

– Цветет и пахнет. Причем так резко и мерзко, как будто на себя полфлакона дешевого одеколона вылил. Не иначе бабу завел.

– С чего ты взял?

– Душится, не придирается. Раньше каждый день глаза мозолил, сейчас один раз за две недели появился. Провонял тут все своим парфюмом и лыба десять на пятнадцать. Делай выводы, салага.

И напарник усвистал домой. Володя делать выводы не стал, какая ему разница, есть у начальства женщина или нет и с кем Владлен Саныч на старости лет романы крутит. Но от зацикленных мыслей история начальника отвлекла. С романов Саныча он переключился на клиентов с их заказами и на удивление спокойно доработал три часа до закрытия.

В девять, не обращая внимания на проснувшийся телефон, выключил свет, вырубил аппаратуру и запер дверь. Выйдя наружу, Володя запахнул куртку и застегнул молнию под самый нос. А ведь еще пару недель назад, когда впервые встретил Николая, было совсем не холодно. Вяло удивился тому, что в голове опять всплыл отец, словно вся жизнь разделилась на два периода: до встречи с Ником и после нее.

Он чертыхнулся, а ноги сами уже несли в противоположную от метро сторону. К двору-колодцу с зарешеченной аркой.

За спиной тренькнул трамвай. Володя обернулся и вздрогнул. По рельсам катило нечто, похожее на аквариум на колесиках, пыхтело и выбрасывало искры из высокой трубы.

Володю подбросило, как испуганного кота. Еще не понимая, что произошло, он закрутился на месте.

Улица выглядела странно – искаженные здания, машины, более похожие на тени из сна безумца. Лишь светили, как раньше, неприятным желтым светом фонари. А впереди, напротив арки, у обочины маячила одинокая фигура в плаще.

Володя пошел навстречу отцу.

– Ты обещал прийти через три дня, – издалека бросил он. – Прошло одиннадцать.

Ник не отреагировал. Стоял, гордо вскинув голову, и ветер трепал полы его плаща.

– Здравствуй, мой мальчик, – произнес он, когда Володя остановился в нескольких шагах. – Ты готов озвучить свое решение?

«Нет, мне это не нужно», – пронеслось в голове.

– Не люблю необязательность, – недовольно буркнул Володя.

– Ты решил?

«Нет! – хотелось крикнуть ему. – Нет, не решил. И не хочу иметь с тобой ничего общего. Как тебе можно верить, если ты не держишь слова даже в мелочах? Как доверять, если я о тебе ничего не знаю?»

Но он стоял и молчал. А перед ним возвышался Ник. Один, хотя и на людном тротуаре. Посреди искаженного, жуткого города, освещенного желтым противным светом.

Володя устало подумал, что отец устроил это специально, чтобы продемонстрировать возможности, которых у сына никогда не будет, если тот скажет «нет».

– Твое решение, – чеканя слова, произнес Николай.

Он казался сейчас Володе центром мироздания. Режиссером на пустой сцене. Богом, стоящим посреди небытия, оформленного под московскую улочку. Демиургом, размышляющим над устройством будущего мира.

– Я... – Володя запнулся.

Горло перехватило судорогой. Глупо отказываться от таких возможностей. И он сможет использовать дар во благо. Он останется человеком.

– Я согласен, – сипло произнес он.

Ник улыбнулся. Секунду Володя не видел ничего, кроме этой улыбки, а потом мир вокруг стал обычным. По ушам резко ударили звуки вечерней Москвы. Трамвай, уехавший совсем далеко, завернул за угол. И свет желтых фонарей стал не таким болезненно ярким.

– Правильный выбор, – произнес Ник, и в голосе его прозвучала самодовольная нотка.

Очередная кофейня сети, увековечившей в своем названии полотно французского живописца, имя которого мало кто вспомнит, находилась рядом с книжным магазином на Никитском бульваре. По всей вероятности, именно это соседство и отразилось на интерьере кофейного подвальчика. Стены зала украшали не бездарные копии, а довольно топорно сделанные портреты женоподобного Блока, хулигана Есенина, ядовитого Антоши Чехонте...

Даргри устроился под изображением Михаила Афанасьевича, который ему показался симпатичнее всей остальной писательской братии. По слухам, автор сакраментального: «напоминают прежних... квартирный вопрос только испортил их...»[4]был обычным человеком и к магии касательства не имел. Хотя, видимо, где-то что-то узнал такое, чего простому смертному знать не обязательно. Иначе откуда столько фантазий?

Подошел официант. Даргри заказал коньяк и кофе. Пока несли рюмку, выудил сигариллы. Своего компаньона в извечном пиджаке спортивного кроя он встретил, слегка расслабившись.

– Приветствую, – кивнул Степан. – Я так понимаю, мне опять спиной к залу сидеть? Это, знаешь ли, неуютно.

– Приходи раньше, – пожал плечами Даргри, – будешь сидеть, как тебе захочется.

Он затянулся и выпустил дым. Его собеседник поморщился и замахал рукой, отгоняя едкие сизые клубы.

– Ну и вонючие же они у тебя.

– Мне нравится, Стефано. Кстати, и тошниловка эта выглядит весьма прилично.

– Неужели понравилось? – удивился Степан, пропустив мимо ушей итальянскую вариацию своего имени.

– Не так, чтобы очень. Но в этом есть свое скромное очарование. Бульварное кольцо, Чехов на стене... И самое главное – здесь тихо и нет лишних людей. – Он окинул взглядом пустой зал. – И нелюдей тоже нету.