Как ни убеждал его Сергей Дмитриевич, что это будет выглядеть неправдоподобно: вдруг взять да вывести за руку на политическую арену измученную, неуверенную в себе, порою непредсказуемую девушку и во всеуслышание позволить ей заявить свои права на наследство и титул семьи Романовых, Глеб тяготился ожиданием. Он готов был принять участие в событиях вновь, когда они начнут происходить. Если вообще начнут! Пока же предпочитал заниматься устройством собственных дел в Америке. В это время его совершенно захватила одна идея, с точки зрения Сергея Дмитриевича, преглупейшая.

Еще одиннадцатилетним, приехав вместе с отцом, лейб-медиком Николая II, в Ливадию, а потом на императорскую яхту «Штандарт», Глеб начал рисовать акварелью фигуры животных в придворных мундирах, создав целое звериное королевство. Многие фигуры были похожи на конкретных придворных. Эти рисунки очень веселили императорских детей, которые дружили с детьми лейб-медика, особенно любя их старшего брата Дмитрия, красавца и храбреца. Когда Дмитрий погиб в 1915 году, это было горем для всех четырех великих княжон.

Глеб и его сестра Татьяна в 1917 году приезжали в Тобольск к отцу, который добровольно отправился в ссылку с царской семьей.

Вернувшись из Тобольска и встретившись в Москве с Сергеем Дмитриевичем, Глеб с упоением рассказывал, что в Сибири он сочинил сказку об обезьяньей революции в зверином государстве и двенадцатилетнем Мишке Топтыгинском, победившем изменников и вернувшем трон арестованному Медведю-царю. В Тобольске Глеб каждый день писал одну небольшую главу и делал иллюстрацию к ней, а доктор Евгений Сергеевич Боткин проносил послания сына в дом бывшего губернатора царственным узникам. Глеб жалел, что картинки не сохранились, и хвастался этим замыслом и своей смелостью направо и налево. Его сестра Татьяна по секрету сообщила Сергею Дмитриевичу, что никаких картинок для заключенных Глеб не рисовал и, конечно, не передавал: это ведь был страшный риск, потому что за доктором Боткиным следили и в доме его не раз неожиданно устраивали обыски, да и каждый раз его обыскивали, когда он входил в дом, где размещались Романовы. Однако Глеб сейчас был просто одержим идеей издать такую книгу. Он пытался заинтересовать своей идеей французских издателей, потом Сергея Дмитриевича. Тот пообещал ему поддержку взамен на участие в авантюре с самозваной великой княжной. Однако лишних денег в Организации защиты интересов русских эмигрантов не было никогда; к тому же Сергей Дмитриевич, при всей своей беспринципности и увертливости, был очень щепетилен, когда речь шла о его репутации. Представив, какие пойдут разговоры, если станет известно, что он выбросил с таким трудом добытые от властей Веймарской республики деньги на какую-то книжонку, вдобавок его родственника, он наотрез отказал Глебу. Строго говоря, он с самого начала не собирался ничего давать двоюродному племяннику, просто водил его за нос, хотя и надеялся, что ему удастся это проделывать еще долго.

Глеб, поняв, что обманут, взбеленился, отказался помогать Сергею Дмитриевичу в его авантюре с «воскресшей Анастасией» и умчался в Америку, чтобы ввязаться в собственную авантюру с каким-то издателем, который пообещал ему выпустить книгу рисунков, якобы созданную в память о погибшей царской семье.

Честно говоря, Сергей Дмитриевич пожалел об их разладе почти сразу. Ведь у него не осталось помощников! Первому встречному – да и не первому! – такое дело, как попытку воскресения заведомо умершего человека, не доверишь. По мнению Романовых, живших в эмиграции, и прежде всего – великого князя Кирилла Владимировича, который теперь считал себя наследником русской короны, расследование Николая Соколова[39] было столь же бесспорно, как Ветхий и Новый Заветы. Силен был также авторитет Дитерихса[40], фактически руководившего этим расследованием.

Генерал Жанен[41], который в 18-м году был командующим войсками Антанты в Сибири, а теперь активно писал мемуары в Париже[42], рассказывал направо и налево, что в марте 1919 года Дитерихс вместе с Пьером Жильяром[43] и сопровождающим их офицером прибыли в ставку командования и привезли три тяжелых чемодана, а также ящик с человеческими останками.

Жанен якобы сам видел эти останки, которые насчитывали около тридцати обожженных костей, немного человеческого жира, смешанного с землей, волосы и отрезанный палец, который экспертиза определила как безымянный палец императрицы Александры Федоровны. Также там были обожженные фрагменты драгоценностей, иконки, остатки одежды и ботинок, металлические части одежды: пуговицы, застежки, пряжка цесаревича Алексея, окровавленные кусочки обоев, револьверные нули, документы, фотографии и так далее. Зубов не было.

Жанен рассказывал, что головы были отчленены от тел и отправлены неизвестно куда человеком, назвавшимся Апфельбаумом[44], в специальных ящиках, наполненных опилками…

Рассказ звучал впечатляюще, а поскольку русские эмигранты и сами навидались бесчисленных ужасов в разоренной большевиками России, этому многие поверили… забывая, что Жанена за выдачу Колчака прозвали «Генерал без чести» и не каждое его слово – святая истина.

Однако верил все-таки не каждый. Ходили разговоры о том, что расследование Соколова и вывод о расстреле в подвале ипатьевского дома в Екатеринбурге носили многочисленные признаки подтасовки фактов, потому что Дитерихс страстно хотел как можно сильнее озлобить народ против большевиков, совершивших такое святотатство, как убийство государя, Божьего помазанника.

По этой причине и распространялись самые разнообразные слухи – вроде того, что перед смертью несчастные девушки, великие княжны, и сама государыня были изнасилованы, и один из негодяев даже похвалялся, что теперь может умереть спокойно, потому что имел саму императрицу. После расстрела все трупы были обезглавлены, головы – заспиртованы и доставлены в Кремль, причем голову императора в особом сосуде воздвигнул на свой письменный стол главный и самый кровожадный большевик Ленин.