втянутые в них британский и французский кабинеты не знали, как из них выйти, не запятнав себя предательством перед миром и народами своих стран. «Наши партнеры не хотят «настоящего соглашения с нами», но, — отмечал посол СССР во Франции Я. Суриц, — но боятся реакции общественности в случае провала переговоров»[341]. Лондону и Парижу любой ценой необходимо было обвинить в срыве переговоров Москву. В этом случае, по словам британского посла в СССР У. Сидса, если переговоры не будут успешными, «то будет невозможно обвинить в этом» британское правительство[342].

Итог англо-французской дипломатии подводил член Политбюро В. Жданов: «британское и французское правительства не хотят заключать договор, основанный на взаимной ответственности и равных обязательствах; они хотят соглашения, «в котором СССР выступал бы в роли батрака, несущего на своих плечах всю тяжесть обязательств». Англичане и французы хотят вести только разговоры о соглашении, а сами готовят почву, чтобы обвинить Советский Союз в срыве переговоров и оправдать новую сделку с агрессорами[343]. Здесь Жданов вплотную подошел к раскрытию очередной «Английской тайны»…

Очередная английская тайна…

Секрет очередной англо-французской тайны кроется в том, пояснял советский полпред во Франции Суриц, что Чемберлен и Даладье были готовы на все, лишь бы добиться договора с Германией и Италией: «им, конечно, невыгодно теперь же рвать с нами, ибо они тогда лишатся козыря в переговорах с Берлином. Обратятся они к нам только в том случае, если не вытанцуется соглашение с Берлином и последний предъявит требования, даже для них неприемлемые»[344].

К подобным выводам приходил и советский посол в Великобритании — И. Майский: «за последние дней десять после речи Гитлера[345] здесь вновь подняли головы «умиротворители»» — «Times» как раз начала в то время большую кампанию «за еще одну попытку» прийти к соглашению с Германией и Италией[346]. На этот же факт, за шесть дней до того, как Майский отослал свою депешу Молотову, указывал О. Харви, личный секретарь Галифакса, в своем дневнике: ««умиротворительство» опять поднимает свою отвратительную голову…»[347].

Чемберлен, несомненно, избегает всего, что «лишало бы его возможности вновь вернуться к переговорам с Берлином и, возможно, с Римом», — подтверждал в мае посол Польши в Англии. По словам посла, недавнее выступление Чемберлена «является очередным, не знаю, которым уже по счету, предложением, обращенным к Германии, прийти к соглашению. В то же время в этом выступлении нашло также отражение его давнишнее отрицательное отношение к заключению формального союза с Советами»[348]. Чемберлен оставался верен своим «принципам» и 19 мая заявлял в парламенте, что «скорее подаст в отставку, чем заключит союз с Советами»[349].

Видный представитель консервативной партии Ч. Спенсер выдвинул тезис о том, что «Германия может путем войны получить меньше, чем путем переговоров», и передал от английской стороны Герингу меморандум с предложением о созыве нового мюнхенского совещания четырех держав без СССР и Польши. Перед вручением меморандума Спенсер счел необходимым заверить, что ведущиеся Англией переговоры с СССР «не должны пониматься как проявление какой-либо симпатии к русскому методу управления. Конечно, в Англии есть люди, выступающие за политические связи с Россией. Но ведут они себя тихо, их мало, и они не располагают влиянием»[350].

18 мая Галифакс вызвал к себе немецкого посла Дирксена. Министр спросил, нельзя ли убедить Гитлера сделать публичное заявление, осуждающее применение силы и склонить его к мирным переговорам. Убедить не удалось, и 8 июня Галифакс на заседании палаты лордов сделал заявление, в котором указал на возможность начала переговоров, если Гитлер не будет прибегать к силе или к угрозам применения силы[351]. На следующий день британский посол Н. Гендерсон посетил Геринга и заявил ему, что если бы Германия пожелала вступить с Англией в переговоры, то получила бы «не недружественный ответ»[352].

13 июня Гендерсон встретился со статс-секретарем министерства иностранных дел Германии Вайцзекером, который в записи об этой беседе отметил, что английский посол «явно имея поручение, говорил о готовности Лондона к переговорам с Берлином…, критически высказывался об английской политике в Москве» и «не придает никакого значения пакту с Россией». Через две недели собеседники встретились вновь. И опять Гендерсон занялся поисками «исходных моментов для новых англо-германских переговоров». «Как и 14 дней назад, — записывал Вайцзекер, — посол снова спросил, не послужило ли бы окончание переговоров Англии с Москвой стимулом для начала англо-германских переговоров… По его словам, было бы абсолютно неверно полагать, что Чемберлен ушел с тропы мира (умиротворения)»[353].

Для срыва переговоров с Москвой, британский посол У. Сидс 12 июля рекомендовал Галифаксу воспользоваться вопросом о «косвенной агрессии», чем вопросом о военном соглашении[354]. Однако Германия молчала, а срыв переговоров сочли все же опасным. Стрэнг считал, что это «может вынудить Советский Союз стать на путь… компромисса с Германией». Для Англии текущие «переговоры в конечном счете вовсе не так важны, но они…, — соглашался Галифакс, — будут препятствовать Советскому Союзу «перейти в германский лагерь»[355]. «Англо-советские переговоры обречены на провал, но прерывать их не следует, напротив, — добавлял еще один довод Чемберлен, — надо создавать видимость успеха, чтобы оказывать давление на Германию»[356].

Началу новой серии переговоров с Германией положило посредничество лорда Кемсли, владельца «Sunday Times», который в конце июля встретился с Гитлером и предложил возобновить переговоры. Гитлер выдвинул свои условия. Галифакс и Чемберлен согласились их рассмотреть[357]. Вскоре для переговоров, под видом участия в заседании китобойной комиссии, в Лондон прибыл сотрудник Геринга X. Вольтат. С ним начались консультации советника Чемберлена Г. Вильсона и министра торговли Р. Хадсона.

Результирующим документом встречи стал, предложенный Лондоном «План Вильсона», который был изложен последним 21 июля Вольтату и 3 августа немецкому послу Дирксену. «План» предполагал заключение германо-британского пакта о ненападении. Пакт разграничивал сферы интересов двух стран в Европе, при этом за Гитлером признавалась гегемония в Восточной и Юго-Восточной Европе, решение проблем Данцига и Польши, урегулировались колониальные претензии Германии и предоставление ей крупного кредита. Предусматривались также соглашения об уровнях вооружений[358].

«Здесь преобладало впечатление, — сообщал в Берлин Дирксен, после встречи с Вильсоном, — что возникшие за последние месяцы связи с другими государствами являются лишь резервным средством для подлинного примирения с Германией и что эти связи отпадут, как только будет достигнута единственно возможная и достойная усилий цель — соглашение с Германией»[359]. Однако переговоры снова зашли в тупик. Карлей относит этот факт на благородство англичан, не желавших заключить сделку