– Вырыл. – повторила девушка, разглядывая плоскую копалку. – Этим. Яму, в которую поймал змеенышей.

– Я сильный. – смущенно повел проглядывающим сквозь разорванную рубаху плечом Катигорошек. – И упорный. Очень-очень сильный. А упорный еще пуще.

– Сильный. – снова повторила она. – Сильным много есть надо. Будешь? – она запустила руку в торбочку на поясе и вытащила ячменную лепешку. – Чтоб не наедаться перед боем, а так… силы поддержать. И давай рубаху, что ли, зашью. А то негоже на бой со змеем оборвышем вставать.

– Благодарствую. – Катигорошек, у которого уже брюхо сводило от голода, впился в лепешку зубами, искоса поглядывая на мудрящую над его рубашкой девицу. Никто и никогда не заботился о нем так, разве что мамка. – Как тебя хоть звать, красавица?

– Нашел красавицу! П… – девушка замешкалась, перекусывая стягивающую прореху оленью жилку зубами. – Пеночкой кличь.

– Тебе подходит! – засмеялся он – сидящая на валуне девушка и впрямь походила на пушистую птичку. – А я Катигорошек. Пойдешь за меня?

– Чучело ты… гороховое! Ты со змеем сражаться собрался! – Пеночка чуть не подавилась.

– Так я ж не говорю прям сейчас! Можно даже не сразу после змея! На конях до стойбища недалече. – коней, особливо рыжего, Катигорошек оставлять не собирался, как и девчонку. Нечего им в змеевой земле делать. – Хочешь, до Купала погодим, вдвоем через летний костер прыгнем. У нас в стойбище знаешь, какой костер разжигают? У-у-у, до самого нижнего неба! – и тут же прикусил губу: только вот его на купальский огонь никогда не кликали, а если и Пеночку соплеменники неладно встретят?

– Что я буду делать в твоем стойбище? – возмутилась девчонка – похоже, и она не рвалась в племя. – А еще и кони! Они ж у вас в лесу ноги переломают.

А и правда! Катигорошка тягостно задумался.

– Чего ж тогда делать?

– Ты – мужик, вот и думай, чего девице предложить. – бросая ему зашитую рубашку, лукаво улыбнулась Пеночка. – Как раз будет у тебя время подумать. Вон он, твой змей, летит. – очень буднично закончила она.

Над Змеевым Капищем вставала крылатая тень.

***

Весло в сильных руках гнало лодку поперек стремнины. Река была спокойна, но обшитая корой лодчонка подпрыгивала даже на легкой зыби. Вот ее закрутило, понесло, но старый Сварг взмахнул веслом раз, другой и лодчонку вынесло на поросший травой берег. Застывшая на носу мать выбралась, стараясь не качнуть лодку.

– Может, скажешь, что вы с моим сыном затеяли? – не оглядываясь, спросила она.

– Даже Ведающей не все надо ведать. – с легкой насмешкой отозвался старый Сварг. – Просто помоги своему сыну. На, возьми! – он протянул ей тускло блеснувший нож.

Мать с любопытством поскребла пальцем клинок, порезалась, сунула палец в рот… Сварг тихонько хмыкнул. Она поглядела на него укоризненно, заткнула нож за пояс, поддернула лямки котомки и двинулась вглубь острова. Сварг остался стоять, глядя ей вслед.

Сперва мать вышла на круглую поляну. Села на землю, подогнув ноги, и закрыла глаза. Наконец, земно поклонилась, пробормотав:

– Матушка Макошь, помоги исполнить волю твое, дело мое. – встала и направилась дальше. В этот раз шла она долго, петляя лесными тропками, наконец выбралась к неширокой затоке, покрытой крупными зелеными листьями с ярко-желтыми кувшинками. Растянула завязки котомки и разложила на берегу длинную, до пят, рубаху из тонкой кожи, всю сплошь расшитую сложными узорами. – Как учит нас Макошь Матушка, все девки до тряпок падкие. – она отступила под прикрытие кустов, и уже оттуда размахнулась – бросила камень в заводь.

– Квак! Квак-квак! – лягушки, что градины, сыпанули с кувшинковых листьев в воду. Некоторое время все было тихо, потом вода у берега колыхнулась и на траву выползла огромная, ярко-зеленая жаба. Посидела, пялясь лупатыми глазищами на рубаху, потрогала перепончатой лапой… миг, и шкура сползла, мягко плюхнувшись в траву, а окутанная светлым облаком волос девица подскочила к рубахе с радостным писком, похожим на кваканье, завертела в руках… и сунула голову в прорезь. Рубаха скользнула по ее поднятым рукам, девица крутанулась, норовя разглядеть себя со всех сторон… и замерла, совершенно по-жабьи выпучив глаза.

Темный клинок в руках матери нацелился на растянутую между ее пальцами жабью кожу.

– Верну. – прежде, чем девушка-жаба успела хоть квакнуть, ровно сказал мать. – И рубаху заберешь. Только дар отдарком хорош. Давай, жабья владычица, вели своим зеленым наквакать грозу для моего сына!

***

Дохнуло ледяным холодом. Казалось, воздух крошился как песчаник, забивая глаза и горло ледяной крошкой. Непроницаемая, глубокая тень накрыла степь и рощу – наверху плеснули крылья и их удары об воздух были как гром… удар, второй, третий… Громыхнуло еще раз, содрогнулась земля, заставив Катигорошка покачнуться… и когтистые лапы змея вонзились в сухую землю. Ударили крылья, гоня в лицо холодный ветер и удушливую мелкую пыль. Катигорошек пригнулся, судорожно кашляя. Сквозь пылевую завесу снова плеснули крылья и из облака высунулась голова на длинной чешуйчатой шее. А потом облако начало расползаться, открывая змея во всей красе. Катигорошек невольно облизнул враз пересохшие губы: он знал, что здешний Повелитель будет больше, много больше прикопанного дядькой Сваргом мелкого змееныша, но… одно дело знать, а другое – когда чешуйчатая громадина цвета речной глины возвышается над тобой и тянет, тянет ноздрями воздух, принюхиваясь к стоящему напротив человеку и самого Катигорошка тянуло, как в воронку водоворота, в эти громадные ноздри.

– Кто… ты… такой? – вдруг проревел змей.

Страшным усилием Катигорошек унял дрожь в коленках и даже плечи расправил. Сейчас ответит, уверенно и звонко: «Смерть твоя!» Даже рот открыл… и закашлялся. А вдруг не прибьет? Как наяву представился собственный труп в пыли и презрительно сплевывающий змий: «А еще хвастал: смерть твоя… смерть твоя…».

– Я… это… – Катигорошек смущенно переступил с ноги на ногу: ежели заранее заготовленные слова теперь сдаются дурным хвастовством – чего говорить-то?

Змей высунул язык – парень отклонился, подозрительно следя за шевелящимся у самого лица раздвоенным кончиком. Змей захохотал, едва не приседая на шипастый хвост.

– Не знал. – прогрохотал он. – Что у меня семь сыновей, а не шесть. Зсссссабавно… Сколько ж тебе весссен, змееныш? Три полные руки? Больше? Четырех рук еще нет, хоть ты и рослый для человека. Сссовсем на братьев не похож. Кем ж была твоя мать?

– Так много баб было, что уж и не вспомнить? – зло бросил Катигорошек. Змей мать не то что не искал – не вспоминал даже! Зачем тогда забирал, жизнь ей ломал?

– Захочешь, у тебя столько же будет. – щедро взмахнул крылом змей. – После того, как понесешь наказание, конечно же.

– Какое еще… наказание?

– А как ты думал, змееныш? –