Пришли и скоморохи удалые, и гусляры-запевалы.

Веселье удалось на славу.

Игорь, желая посильнее уязвить бояр, во время пира присмотрел десятка два крепких молодцов из простонародья и предложил вступить в свою дружину.

— Бояре мои от меня носы воротят, — во всеуслышанье заявил он, — не любо им, что я на бедствиях христиан наживаться им не даю. Так, может, сыщутся в Путивле удалые да храбрые, пусть без шапок собольих, зато честные сердцем. Зову таких в свою дружину, как в стародавние времена Владимир Красное Солнышко собирал богатырей под свой червлёный стяг.

На другой день ко княжьему терему пришло ещё полсотни крепышей в лаптях да онучах. Игорь всех взял в дружину.

Со временем набралось у Игоря без малого две сотни младших дружинников.

Содержать такое воинство оказалось делом накладным, не хватало денег даже на пропитание, не говоря о том, чтобы приобрести каждому гридню воинскую справу и хорошего коня. Повышать поборы Игорю не хотелось, ведь молва о нём шла как о христолюбивом князе. Просить помощи у бояр своих Игорю не позволяла гордость.

Тогда он вспомнил про мать и старшего брата.

Манефа, покидая Чернигов, прихватила с собой казну покойного супруга. К тому же приданое Ефросиньи почти целиком оставалось у неё же. Олегова волость была гораздо обширнее и богаче небольшого Игорева удела. По реке Десне проходил торговый путь с Волги к Днепру. Олег на одних торговых мытах[62]мог бы содержать свою молодшую дружину.

По реке Сейму, на которой стоит Путивль, тоже, проходил торговый путь с Днепра на Дон и на Оку, но мытные выплаты с торговых сделок целиком, шли к новгород-северскому князю, как верховному властителю северских земель[63]. Такое положение вещей не устраивало Игоря.

— Что же ты собрал такую дружину, что содержать её не можешь? — упрекнул брата Олег.

— Не хочу от бояр своих спесивых зависеть, — сказал Игорь. — Пусть не думают, будто я не обойдусь без них.

— Не дело это, Игорь, — осуждающе произнёс Олег. — С боярами надо в ладу жить, ибо без них князю никуда. Вот ты понабрал почти две сотни гридней, молодых да необученных, и тем самым повесил себе на шею жёрнов, который рано или поздно склонит и тебя самого к той грязи, коей ты ныне сторонишься. Где взять казну, чтоб содержать молодшую дружину? Только — в грабежах и поборах. Закон один — отнять у сирых и побеждённых и дать своим воинам, иначе они разбегутся.

— Брат, дай мне полсотни гривен, — попросил Игорь.

— Дам, — с готовностью ответил Олег, — с условием, что через год вернёшь сотню.

— Такие резы[64]даже резоимщики не запрашивают, — мрачно промолвил Игорь, — а ты — брат мне. Посовестился бы!

— Я тебе брат, это верно, но лишних гривен у меня нет, — отрезал Олег. — От родства деньги не заводятся. Заводятся они от того, что тебе не по сердцу. Ещё, конечно, воровать можно, но такое дело уж точно князю не к лицу!

— Тогда оставь свои гривны[65]себе, брат, — сказал Игорь, — а мне отдай доходы с мытных выплат. Торговых гостей через Путивль проходит немного, так что потеря твоя невелика будет, а мне какая-никакая выгода.

— Вон ты что удумал, — нахмурился Олег. — Хочешь совсем из-под моей руки выйти. Мало тебе оброков и откупных!

— Мало! — вскинул голову Игорь. — Господин я в своём уделе или нет?

— Ты на мой каравай рта не разевай, братец, — вскипел Олег. — Не получишь мытных платежей, и всё тут!

— Ну так и я больше с тобой в поход не пойду! — воскликнул Игорь.

— А с кем пойдёшь? — усмехнулся Олег.

— С черниговским князем.

— Святослав Всеволодович не пустит тебя с твоими голодранцами под свои знамёна. Ему проще холопей[66]своих позвать, их ещё больше набежит! — расхохотался Олег.

Игорь глядел на него, растолстевшего, с бычьей шеей и лоснящимся лицом, и чувствовал, как его заполняет ненависть к брату. Был бы у него в эту минуту меч в руках, зарубил бы смеющегося над ним Олега без колебаний.

Внезапно скрипнула дверь, и в светлицу вступила стройная молодая женщина в лиловом зауженном в талии платье, низ которого волочился по полу. Голову её покрывала тончайшая накидка, прикреплённая к серебряной короне, украшенной переливающимися разноцветными дорогими каменьями.

Игорь не сразу узнал в вошедшей Изольду.

Красавица фряженка ещё больше расцвела и похорошела. Держалась она без прежней робости, с подчёркнутым достоинством и грацией.

— Что же ты, Олег, брату своему отказываешь? — укоризненно промолвила Изольда. — Не по-христиански это.

— А ты учить меня будешь! — огрызнулся Олег. — Опять подслушивала?

— Свет мой, ты так кричишь, боясь за свои гривны, что за стенкой слыхать! — улыбнулась Изольда, и эта улыбка сделала ещё более прекрасным её лицо.

— Ну ладно, так и быть, — нехотя промолвил Олегу не глядя на Игоря, — уступаю мытные платежи тебе.

— Благодарю, брат, — произнёс Игорь.

— Не меня благодари, а её, — кивнул на Изольду Олег. — Помыкает, негодница, мною как хочет, а я терплю. И за что такое наказанье?

Игорь повернулся к Изольде и после слов благодарности запечатлел на её устах крепкий поцелуй. И охотно бы продлил его, не будь рядом Олега.

— Приезжай в гости, брат, — перед тем как уйти, сказал Игорь.

Олег промолчал.

За него ответила Изольда:

— Непременно приедем.

Из Новгорода-Северского Игорь со своей свитой поскакал в Ольжичи, поскольку его мать находилась там. Вместе с Манефой, как оказалось, пребывала и Агафья с трёхлетним сыном.

— Выжил нас с Агафьей Олег из терема княжеского, — пожаловалась Игорю Манефа. — За Олега теперь фряженка всё решает. В тягость, видать, мы ей стали. Казну Олег себе взял, моего позволения не спросив. Хорошо хоть приданое Ефросиньи сумела от его рук загребущих уберечь.

— А я, матушка, за жениным приданым и приехал, — сразу признался Игорь. — Оно ведь по праву мне принадлежит.

— Забирай, коль приехал, — проворчала Манефа. — Сначала пасынок меня ограбил, ныне вот сын родной обирает. Ладно хоть младший сынок Всеволод ничего с матери не требует.