должна была ему все рассказать, но почему он не дал мне шанса объясниться.

Падаю на ступени лестницы и плачу. Зажимаю рот рукой, чтобы не издать и звука, но всхлипы прорываются все сильнее и сильнее. Как же больно! А ведь едва ему не отдалась. Я ему верила, доверяла, а он мне — совсем нет.

Не знаю, сколько я сижу на лестнице, прихожу в себя, когда телефон в пятый раз разрывается от звонка. Уже не рыдаю взахлеб, но слезы все еще тихо топят щеки.

Мегера.

Надо взять трубку. Надо ответить. Смотрю на время и понимаю, что я потеряла все. “Простите, сейчас буду” — пишу ей и еду в проклятый клуб.

Она орет, но я уже не чувствую ничего. Соглашаюсь на все переработки и иду в толпу. Не слышу музыку, не вижу лиц. Все плывет. Я ненавижу эту жизнь. Я ненавижу себя.

Утро, когда не хочется просыпаться, но нужно. Первые мысли — о Кирилле. Нет. Так не пойдет.

Я запрещаю себе думать о нем. Напоминаю себе, кто я, и какие у меня цели. И обещаю своему мертвенно-бледному отражению в зеркале, никогда больше не забывать, что для меня самое важное. Никакой любви. Никаких надежд. У меня есть только я. А у Вари только мы с мамой.

Это мне наказание за то, что позволила себе быть счастливой.

— Все в порядке? — пугается мама, с трудом узнав в зомби свою дочь.

— Просто устала, — вру ей, и кажется, она чувствует, но не пытает меня.

Еду на работу в кафе, а в разуме крутятся темные мысли. Мне нужна работа еще одна. Или две. Так, чтобы я спала не больше шести часов, зато заработала побольше.

Петрович, Светка, бармен. Плевать, что говорят. Вот стейшн, поднос, клиенты. Я не хамлю, я вежлива и очень отзывчива, а о сверкающей улыбке не просите меня хотя бы пару дней, пока сердце не заживет. Хотя, там, кажется, нужно накладывать швы.

Я думала, что расставание с козлом Колей было болезненным. Мы ведь несколько месяцев встречались. Нет. То был детский вздор. Обида. Уязвленная гордость. А здесь — адская прожигает до костей боль. Неумолимая. И кажущаяся бесконечностью. Но время лечит, и я выздоровею.

— Лер, у тебя там телефон разрывается, — подходит Светка, смотрит на меня с опаской, как на душевно больную. Киваю, прошу присмотреть за моим столиком пару минут, и ухожу.

И, правда, чуть не разорвался. Пять пропущенных. От… Кирилла….

И смс: “Надо поговорить”.

Сначала внутри все взрывается тысячей фейерверков, а потом остывает холодными углями. С чего я взяла, что он скажет мне что-то хорошее? А если он зовет только для того, чтобы высказать мне то, что думает. Какая я дрянь и …. Дальше не хочу продолжать.

Ответить?

“Давай”.

Наверное, у меня совершенно нет гордости.

“В 15.00 у заднего входа в кафе”.

В 15.00 не так-то просто выйти с рабочего места, но теперь его такие вещи, явно, не заботят. И зачем я согласилась? Сказала же, что все кончено!

Опять начинаю себя ненавидеть! Хватит. Есть работа. А потом еще в одно место нужно позвонить. Буду решать проблемы по мере их поступления. И не буду больше плакать! Никогда!

Еще звонок. В этот раз от мамы.

— Да, мам, — спешу я.

— Солнышко. — очень уж мне не нравится это голос.

— Мам! Что случилось? Не пугай меня.

— Все хорошо, солнышко. Состояние Вари стабилизировалось. Вечером ее переведут в обычную палату.

О боже! Как камень с души. Кажется, я теперь заплачу от счастья! Хотя….

— Но, ведь, это не все, мам? Что ты мне не договариваешь.

Молчит. И от этого еще тревожнее.

— Из турецкой клики звонили. Донор не намерен ждать больше двух недель.

— Как? — оседаю на пол и прикрываю рот рукой.

— Успокойся. У меня есть план. Если завтра, все выгорит, то в пятницу ты вместо меня полетишь с Варей.

— Мам, что ты задумала? — нет, я вовсе не против, но… — Почему ты не полетишь? Ты ведь лучше меня все знаешь!

— Меня не выпустят за границу.

— Мама, пожалуйста, скажи, что ты не влезла ни в какую аферу.

— Не беспокойся, солнышко. Я все решу. А ты сообщи руководству, что в пятницу улетишь. Поняла?

— Поняла, — соглашаюсь я, но внутри все встает на дыбы. Она точно ввязалась в какую-то гадость! И мне это совсем не нравится. Хотя, я бы тоже на многое ради Вари пошла. Но это я. Меня не жалко. А мама….

— Я тебя люблю, — шепчу ей и кладу трубку.

Припадаю спиной к шкафчику и уже не знаю, где взять сил, чтобы просто дышать. Хочется вырвать себе глаза, сердце и легкие. Но это ничем не поможет. Нужно что-то предпринять. Петровича я уже просила о долге, сто расписок обещала и пожизненную поруку, не прокатило. Может, Мегера захочет рабыню? Поеду к ней сразу после смены или… встану на колени перед тем, кто меня выкинул из дома.

Гордость, честь….

Еще несколько минут мне требуется, чтобы взять себя в руки, а потом иду в зал.

Тут суматоха. Какой-то тип у стойки, и бармен ему что-то упорно объясняет.

— А! Вот она! Лер, тут тебя ищут.

Надеюсь, не полиция нравов. Хотя плевать, и в тюрьму сяду, если денег для Вари дадут.

Подхожу к барной стойке, белобрысая голова оборачивается, и без труда узнаю несостоявшегося жениха Антона Соколова. Тебя-то мне сегодня не хватало. Давай, добей! Хотя, уже, наверное, нечем. И так мертва.

Глава 20. Капкан

— Надо поговорить, — выдает он мне, глядя, как всегда, свысока, словно я букашка под его ногой.

Да что ж за день сегодня такой?

— Мы с вами уже поговорили.

— Сядь, — целый приказ. И я… сажусь. Нет у меня сил сопротивляться и спорить. Пусть говорит, что хочет, а я потом буду решать проблемы.

— Меня могут оштрафовать. Давайте быстрее, — говорю ему, но даже представить не могу, что он собирается сейчас заявить.

— Мы поженимся, — заявляет Антон с таким видом, будто все уже решил.

— Я уже сказала вашему дедушке, что не выйду замуж, — говорю монотонно и скупо. И плевать, нравится ему мой тон или нет. Просто хочу, чтобы он уже ушел туда, откуда пришел.

— Мне всегда было интересно, чем вы, бедняки, думаете, когда принимаете решения, — хмыкает тип. — Перед вами открывается столько возможностей, а вы цепляетесь в свой поганый мирок, будто он чего-то стоит, — продолжает философствовать Антон, выдавливая в левом уголке губ кривую ухмылку. — Мозгами, дурочка, подумай.