Взяв мокрую тряпицу из стоявшей рядом грубой глиняной миски, она начала бережно обмывать спину Кая.

Пытаться сделать это самому, превозмогая боль, больше не было необходимости, и он почувствовал, как мышцы мало-помалу расслабляются. Близость Мики, запах жасмина от ее волос, шелест шелкового кимоно, ощущение ее рук, мягко и нежно касавшихся кожи, так захватили Кая, что жестокая боль в истерзанном теле стала понемногу отступать. Он сидел точно во сне, однако мысль о том, что это и вправду может быть сном, горячечным бредом, мгновенно сменилась уверенностью – нет, не может. И сразу вернулась та, неизвестно откуда берущаяся боль, которую Кай испытал, впервые увидев Мику.

Неизвестно? Нет, он знал: эта боль, хоть и проявилась в тот миг, когда в его жизнь вошла прекрасная дочь даймё, давно пряталась где-то в глубине души, там, куда не проникал свет разума.

Нет, лучше уж физическое страдание. Мика как раз начала обмывать худшую из всех, самую глубокую рану, нанесенную рогом кирина. Пусть такая боль, чем та, которую причиняла Каю близость девушки.

– Почему этим не занялся лекарь? – проговорила она, когда рана открылась перед ней полностью. В голосе, полном искренней заботы, звучали гневные нотки, хотя Кай знал – этот гнев направлен не против него.

– Другим тоже была нужна помощь, – пробормотал он, словно сам пострадал меньше прочих.

Мика вдруг убрала руку с его спины. Он ждал, озадаченный, не понимая, что значит ее внезапное молчание… пока кожей не почувствовал почти осязаемое прикосновение ее глаз, изучавших паутину старых шрамов и свежих ран у него на теле.

– Так ты был рядом, когда Ясуно убил чудовище? – раздался наконец ее голос.

Кай вздрогнул от неожиданности, потом, прикрыв глаза, кивнул; счастье, что она не видит его лица.

– Говорят, он показал себя настоящим храбрецом, – продолжала она, и на этот раз Кай почувствовал тень сомнения в ее голосе.

– Да, – кое-как выдавил он, стараясь ничем не выдать себя, хотя руки на коленях сжались в кулаки.

– Отец теперь хочет, чтобы он сражался на поединке вместо Хадзамы.

На поединке, который должен стать главным событием визита сёгуна. Удивление Кая сменилось гневом. Ну, разумеется – после охоты Ясуно стал героем для всего Ако. За исключением одного-единственного человека, который знал правду. Кай втянул в себя воздух. Конечно, увидеть, как Ясуно осрамится в настоящей схватке, на глазах у сёгуна и первых вельмож государства, было бы здорово. Но какой позор для Ако!

Ясуно был наименее достойным из всех самураев, известных Каю, да и бойцом отнюдь не лучшим. Но это не имело бы ровно никакого значения, даже в глазах князя Асано, если бы Кай попытался теперь отстоять правду. Его слово против слова самурая; никакой истине, никакой справедливости, никакому закону не преодолеть пропасть между ними.

Кай спохватился, что так и не ответил. Молчание не могло длиться вечно.

– Ясуно хорошо владеет мечом, – проговорил он тихо, боясь, что любые другие слова задушат его.

– Но ставки слишком высоки, – возразила Мика. – За поединком будет наблюдать сёгун и его приближенные. Наш боец должен выступить достойно.

Кай обернулся, на сей раз отчетливо ощутив неуверенность в словах девушки. Зачем она ему это говорит, причем так взволнованно? Впрочем, ее вопрос не требовал ответа. Сейчас можно – и нужно – промолчать, и будь что будет.

Чуткие ладони вновь коснулись спины Кая. Закончив обрабатывать раны, Мика достала из рукава смотанную хлопчатобумажную тесьму и наложила через плечо повязку.

Ловкие пальцы затянули узел и наконец оставили Кая в покое. Поднявшись на ноги, он с облегчением накинул на плечи верхнюю часть кимоно, прикрыв полуобнаженный торс.

– Благодарю, госпожа, – пробормотал он, не оборачиваясь. Сейчас она тоже поднимется и уйдет.

Однако девушка по-прежнему оставалась на коленях. Он чувствовал, как ее душа рвется к нему, и его собственная начинала звучать в унисон, словно между ними рождалась невероятно прекрасная песня, от которой перехватывало дыхание.

– Я видела, как Ясуно прятал глаза, когда все поздравляли его, – проговорила Мика, словно не в силах больше сдерживаться. И на эти слова нельзя было не ответить.

Кай обернулся и встретил ее взгляд, полный возмущения всеми, кто украл его подвиг, едва не стоивший ему жизни. Она знала. Раны подтвердили ее подозрения, рассказав куда больше слов.

– Ты помогаешь им, а они все равно ненавидят и презирают тебя, – дрожащим от ярости голосом произнесла Мика. «За что?..» – застыл в ее глазах вопрос, обращенный не к нему – к богам.

О том же в глубине души спрашивал и сам Кай. Разумного ответа просто не существовало. В этом было не больше смысла, чем в том, что отец Мики смог увидеть в нем человека, позволить ему жить как человеку, – и все же, только из-за того, что Кай не был рожден самураем, запретил невинную дружбу двух детей.

Князь Асано тогда прямо сказал ему, что ждет Мику – и самого Кая, – если их дружба продолжится и перерастет в нечто большее. Горе и обиду, даже протесты безродного полукровки даймё принял с терпением, как Кай теперь понимал, достойным Будды. Но и навсегда преподал мальчишке-хинину урок: быть человеком еще не значит быть самураем. Он такой же, как они, – и в то же время далеко не такой.

– Вассалы вашего отца всегда относились ко мне соответственно моему положению. – Кай отвел взгляд – в этих словах звучала покорность судьбе, почти трусость.

– И ничего большего ты не ждешь? – резко спросила Мика.

Ее глаза по-прежнему сверкали, не давая отвернуться. «Ведь это ты убил кирина! – говорили они. – Ты, а не Ясуно. У тебя в груди сердце самурая, дух самурая. Ты заслуживаешь наград и славы… ты достоин носить ястребиное перо, достоин носить имя. Ты достоин моей любви. Почему же?.. Почему?!» Руки девушки дрожали.

– Другой жизни я не знал… – Он снова опустил голову, малодушно отвергая брошенный ему вызов.

Темные глаза Мики заблестели, словно от навернувшихся слез. Однако в них читалось лишь разочарование.

– Так не должно быть, Кай…

Он резко отвернулся, не в силах больше смотреть на нее, не в силах выносить боль и тоску.

– Вас кто-нибудь ждет снаружи, госпожа?

– Ты прогоняешь меня? – ответила она вопросом на вопрос.

Нужно решиться, сказать это вслух… прогнать ее – ради нее же самой. Ей никогда не понять…

Пожертвовав ради него своей честью, Мика потеряет все. Здесь, в Ако, они обречены, даже если будут хранить свою связь в тайне. Но и сбежав, они не найдут места на земле, где их не настигло бы возмездие. Их любовь запретна: Мика не просто из самурайского рода – она дочь даймё. Весть дойдет до самого верха, и ищейки бакуфу никогда не оставят их в покое, до самой смерти.