Да и неважно! Мне еще не нужна семья. Моя судьба — балет, сцена и новые спектакли. Это то, к чему я стремлюсь с трех лет. Даже хорошо, что у отца теперь новая семья, новый сын. Будет кого воспитывать! А я не тороплюсь.

Моя Сильфида сейчас выходит слишком агрессивной для феи, но в каждое движение я вкладываю свое разочарование, обиду, страх и ревность. Выплескиваю в танце эмоции и противоречия, которые разрывают на части.

Трек замирает на кульминации, когда неугомонный принц все-таки смыкает свои объятия вокруг неземной феи. Но вместо трагедии, мой телефон переключается на «Моргенштерна». Звонит Розенберг. Все эти вечера отец занят, так что именно Яков отвозит меня домой. По несчастливому совпадению, живем мы рядом.

— Да? — сбитое дыхание не позволяет говорить больше.

— Юль, привет. Еще тренируешься?

— Да…

— Долго еще?

— Да.

Звонок вдруг прерывается, а Яков возникает на пороге собственной персоной.

— Идем завтра в «Небо и вино»? Там обалденно готовят мясо, а какой там салат с кальмарами!

Я закатываю глаза и снова принимаюсь за растяжку.

Розенбергу прекрасно известно, что мясо я ем только раз в неделю. С кальмарами та же история. Избыток белка балеринам ни к чему, мы не наращиваем мышечную массу.

— Ну идем вместе, Лю, — тянет Розенберг, пока я тяну носок к потолку. Мне сейчас совсем не до кальмаров. — Представляешь, я столик забронировал аж две недели назад! Оказалось, что больше нельзя просто так прийти в ресторан, когда захочешь, нужно внести свое имя в лист ожидания, нормально вообще?

— Ты иди, Яков, не волнуйся, завтра я поеду на такси.

— Какое такси? Меня твой отец собственноручно кастрирует, если я тебя на такси посажу. Поехали вместе! Тем более, говорят, скоро рестораны вообще закроют и что тогда? Куда прикажешь водить тебя на свидания?

Вообще-то я никогда и не ходила с ним на свидания, а поездки на одной машине точно за свидания не считаются, но напомнить Розенбергу об этом не успеваю. По разгоряченной коже словно проводят пером — волоски встают дыбом, а по спине бегут мурашками. От неожиданности я даже спотыкаюсь, а такого со мной не бывало с начальных классов. Хотя нечто похожее было тогда на сцене Александринского театра во время «Лебединого озера».

Неужели это запоздалая реакция на Розенберга? Но такого со мной раньше не было!

Резко обернувшись, обмираю при виде парня в черной маске, который стоит на пороге репетиционного зала возле возмущенного Розенберга:

— Ты вообще кто такой? С какого курса? Первый раз тебя вижу!

Кай не сводит с меня глаз, и я впервые чувствую себя неуютно в таких родных купальнике и лосинах, он смотрит на меня будто одежды на мне нет совсем, и ни капли не смущается тем, что рядом стоит Яков, который от вопросов уже перешел к угрозам.

— Не надо охраны, Яков, — отвечаю, скрестив руки на груди. — Это…

Кай смотрит на меня с прищуром, и я понимаю, что под маской он улыбается.

— Это мой сводный брат. Его зовут Кай.

Первый раз дается особенно сложно. Хотя, не думаю, что когда-нибудь привыкну к тому, что мы теперь семья.

Розенберг не замечает моих мучений, а его удивление длится недолго. Он протягивает Каю ладонь, и тот ее пожимает.

— Ну и дела! Яков.

— Кай.

— Юль, а чего не сказала, что у тебя теперь брат есть? Давно вы вместе?

Вместе.

Эта фраза, как локомотив с отказавшими тормозами, что пролетает в каком-то миллиметре от меня, обдавая жаром и едва не сбивая с ног.

Отворачиваюсь от смеющихся глаз Кая. Тренировка все равно сорвана, так что напяливаю на себя теплый и спасительный батник, который скрывает мое тело. Развязав пальцы*, натягиваю до колен вязаные бабушкой яркие гетры и обуваю специальные угги.

Объяснение Кая выходит коротким:

— Наши родители съехались, а нашего мнения не спросили.

— Как обычно! Маску, кстати, можешь снять, Кай. Толпы тут нет, как и проверяющих. Теперь понятно, почему тебя пропустили в Академию. Это Платон за Юлей отправил? Будешь сам ее теперь возить?

— Все верно, — отвечает Кай с довольной улыбкой. — Даже машину свою дал.

Тяжелый и неуправляемый локомотив все-таки слетает с рельс. Обрушивается на меня всей своей тяжестью, и я дышу так, как будто в моем теле не осталось ни одой целой кости. За что?! Папа не мог так поступить со мной!

— Слушай, — вдруг говорит Розенберг. — А помоги уговорить твою сестренку сходить со мной на свидание?

Довольная улыбка тут же сползает с лица Кая.

Не ожидал, дорогой братец?

— На свидание с кем? Прости, что не расслышал.

— Ну как с кем, конечно, со мной!

Кивает с видом оскорбленного дегустатора, которому вместо элитного вина подсунули какую-то кислятину, и выплевывает второй вопрос:

— А куда?

— Отличный ресторан с видом на крыши Питера.

От упоминания крыш Кая перекосило еще сильнее.

— И когда?

— Завтра. Я даже столик уже заказал на свое имя.

— Столик на двоих?

— Конечно! Зачем нам кто-то еще?

— А во сколько?

— В девять вечера, живая музыка будет.

— Заманчиво… Но нет, Юля никак не сможет пойти.

— Чего-о-о? — у Розенберга аж глаза выпучились. — Это почему?

— Удивлен, что ты не подумал об этом, — с невозмутимым видом отзывается Кай. — Вы ведь оба из этих… Балетных. У нее же прослушивание! Юле никак нельзя нарушать режим, диету и ей особенно важно высыпаться. Ты ей добра желаешь, Яков?

— Конечно, — тянет Яков, не понимая, куда клонит Кай.

— Тогда подумай, каково ей будет в том ресторане, если съесть ничего нельзя, а ложиться спать надо уже в десять?

— Ты так рано ложишься, Лю? — удивляется Розенберг.

Я удивлена не меньше. Сейчас половина десятого и, если верить Каю, в это время я уже должна быть в пижаме и с почищенными зубами. Но Розенберг поразительно легко верит в эту ложь и говорит:

— И правда нехорошо вышло. Прости, что не подумал, Лю.

Розенберг прощается и уходит, а после Кай говорит:

— Пошли, мы уже опаздываем. Через полчаса ты уже должна быть в кровати.

Он подталкивает меня к выходу, и мы остаемся одни.

— Что? Но я не собираюсь спать! Я не ложусь так рано!

— А кто говорил про сон? Когда не спишь, в кровати даже веселее.