— Да, хорошо. Помимо всего прочего, мне не хочется бросать Райли одного в такой ситуации. — И Лоуренс пошел, хромая, за одеялами.

Крепнущий норд-ост пронизывал холодом. Лоуренс проснулся, взглянул на звезды и увидел, что проспал всего пару часов. Закутавшись поплотнее, он попытался отвлечься от боли в ноге. На палубе царила странная тишина: вахтенные под бдительным оком Райли не смели переговариваться, и только со снастей порой доносился шепот. Луны не было, но фонари давали кое-какой свет.

— Ты замерз, — неожиданно промолвил Отчаянный, обратив на Лоуренса свои голубые глаза. — Иди в каюту и спи спокойно: я Райли в обиду не дам. И китайцев тоже, раз ты так хочешь, — без особого энтузиазма добавил он.

Лоуренс устало кивнул. Опасность, по его мнению, миновала, и не было больше необходимости оставаться на палубе.

— Тебе удобно?

— Да, снизу идет тепло. — Отчаянный говорил верно: Лоуренс чувствовал обогрев даже сквозь подошвы своих башмаков.

Приятно было укрыться от ветра. Ногу, пока он спускался на верхнюю каютную палубу, пару раз словно ножом пронзило, но Лоуренс перенес вес на руки и удержался на трапе.

В круглые окошки не дуло, а камбуз, успешно обогревавший Отчаянного, отапливал и его каюту. Кто-то из вестовых зажег висячий фонарь, книга Гиббона так и лежала открытой на шкафчике. Лоуренс, несмотря на боль, уснул почти сразу: легкое покачивание койки было ему милее любой перины, плеск воды за бортом убаюкивал.

Проснулся он от сильного крена и шума, который скорее ощутил, чем услышал. Выбросил руку, уперся в потолок. Крыса проехалась по полу, врезалась в сундуки и возмущенно шмыгнула в темноту.

Корабль выровнялся почти в то же мгновение. Ни шквального ветра, ни сильной волны — не иначе это Отчаянный поднялся в воздух. Лоуренс накинул на ночную сорочку непромокаемый плащ и босиком вышел наружу. Резкое стаккато барабанщика, бьющего тревогу, отражалось от деревянных стен. Плотник и его помощники бежали снимать переборки. В повторном грохоте Лоуренс распознал взрывы бомб. Рядом внезапно возник Грэнби, одетый несколько приличнее, поскольку спал в бриджах. Лоуренс без возражений оперся на его руку, и они вместе, протискиваясь сквозь толчею, поднялись на драконью палубу. Матросы бежали к помпам и поливали паруса из ведер забортной водой. На краю свернутого сейчас бизань-топселя трепетал оранжево-желтый огонь. Веснушчатый тринадцатилетний мичман, все утро бивший баклуши на глазах у Лоуренса, отважно взобрался на рей и сбил пламя собственной мокрой рубашкой.

При отсутствии всякого другого света не видно было, что происходит вверху, а шум на палубе заглушал все остальное — авиаторы не услышали бы Отчаянного, реви он даже в полную силу.

— Надо пустить ракету, — сказал Лоуренс, принимая от подоспевшей Роланд свои сапоги, а от Моргана бриджи.

— Каллоуэй, тащите ракеты и порох! — скомандовал Грэнби. — Должно быть, это флер-де-нюи[9]— он один из всех драконов способен видеть в безлунную ночь. И чего они так орут? — посетовал лейтенант, вглядываясь в черное небо.

Громкий треск заставил его оттащить капитана в сторону. Их обдало щепками, снизу донеслись вопли: бомба, пробив палубу, попала на камбуз. Из дыры валил пар и несло солониной, которую вымачивали для завтрашнего обеда. Да, ведь уже четверг, вспомнил Лоуренс: корабельный распорядок крепко засел в его памяти.

— Вас надо увести вниз, — сказал Грэнби и позвал: — Мартин!

Возмущенный взгляд Лоуренса в темноте пропал зря, и Мартин, нашедший это распоряжение вполне естественным, взял его за левую руку.

— Я не уйду с палубы, — решительно заявил капитан.

Запыхавшийся канонир Каллоуэй прибежал с ящиком. Еще миг, и первая ракета взвилась, озарив небо бледно-желтым огнем. Взревел дракон — не Отчаянный, судя по голосу. Селестиал, как успел разглядеть Лоуренс, парил над кораблем, прикрывая его собой, а флер-де-нюи, отворачиваясь от света, уходил в сторону.

Отчаянный с ревом устремился за ним в погоню, но ракета уже погасла.

— Другую, черт вас возьми! — крикнул Лоуренс Каллоуэю — тот стоял, задрав голову, как и все. — Светите ему, пускайте одну за другой.

Нашлось слишком много охотников помочь канониру: три ракеты взлетели одновременно, и Грэнби ринулся, чтобы пресечь дальнейшие траты. Вскоре дело наладилось, и очередная ракета вспыхивала, как только предыдущая гасла. Отчаянный в облаках дыма догнал флер-де-нюи; тот спикировал, и бомбы с него посыпались в воду.

— Сколько осталось ракет? — вполголоса спросил Лоуренс.

— Дюжины четыре, не больше — с корабельными вместе, — ответил Грэнби. — Их канонир принес нам весь свой запас.

Каллоуэй начал пускать ракеты пореже, и между вспышками вновь становилось черным-черно. Глаза у всех болели от дыма и попыток разглядеть что-то в кратких проблесках света. Каково-то приходится Отчаянному, думал Лоуренс — наполовину слепому, ведущему бой с полностью оснащенным противником.

— Сэр! Капитан! — Лоуренс с помощью Мартина поспешил к Роланд, махавшей ему от поручней правого борта. Ракета, одна из последних, на миг осветила море позади «Верности». Два тяжелых французских фрегата шли за ними с попутным ветром, и набитые людьми шлюпки подкрадывались к транспорту с обоих бортов.

— Абордажники! — закричал сверху впередсмотрящий, и все снова пришло в смятение. Матросы бежали натягивать противоабордажные сети, Райли с рулевым и двумя первыми на корабле силачами крутил огромный штурвал, пытаясь развернуть транспорт бортом к вражеским шлюпкам. Уходить от погони не было смысла: фрегаты при таком ветре делали хороших десять узлов.

С пушечных палуб через трубу камбуза доносились крики и топот: мичманы и лейтенанты Райли ставили людей по местам, вновь и вновь вдалбливая затверженные наставления в головы полусонных артиллеристов.

— Поберегите ракеты, Каллоуэй, — распорядился Лоуренс. Ему очень не хотелось играть на руку флер-де-нюи, но их небольшой запас лучше было оставить для решающего удара.

— Абордаж отражать готовсь! — загремел боцман. «Верность» разворачивалась, из мрака слышался ритмичный плеск весел.

— Пли! — скомандовал Райли.

Пушки грохнули, изрыгая огонь и дым. Оценить причиненный ущерб не представлялось возможным. Крики и треск расщепленного дерева показывали, что по крайней мере часть ядер попала в цель, но неопытность канониров «Верности» стала видна после первого же бортового залпа.

Первое орудие выстрелило лишь четыре минуты спустя, второе и третье вовсе молчали, четвертое и пятое выпалили исправно, шестое и седьмое плюхнули свой заряд в воду.

— Прекратить огонь! — подал команду Парбек. «Верность» теперь могла дать залп лишь после нового поворота, и абордажники налегли на весла.