Помните прошение П. В. Завадовского о включении Радищева в состав комиссии? «… Неосмотрительность и некое легкомыслие подвергнули его бедам за сочинение, выпущенное не ко времени».

«Путешествие…» в документе, направленном самому императору, не осуждается, но лишь указывается, что книга появилась несвоевременно! Здесь-то и кроется тайна конфликта Радищева с руководителями комиссии. Претензии к нему были не в самих его предложениях, а в том, что они были преждевременны, ждать же и готовиться к реформам Александр Николаевич не хотел. Он горел нетерпением и любую задержку и тем более любой отказ или критику воспринимал как оскорбление. Бесспорно, жизнь доказала, что Радищев был прав и можно столетиями ждать подходящего момента для реформ, пока жизнь сама не принудит их провести в спешном порядке. Однако следует понять и принять и точку зрения противной стороны — боялись вызвать искусственную катастрофу.

Вспомним также, когда Радищев требовал рассмотрения и утверждения его проектов? Через полгода после убийства Павла I и восшествия Александра I на престол он был приглашен к участию в подготовке реформ, о которых тогда на государственном уровне вообще заговорили впервые в многовековой истории нашей страны. Через год после этого Радищев покончил с собой в знак протеста, что принимаются не устраивающие его решения.

При этом радикально-революционные проекты его, подрывающие экономические и социальные основы жизни российского дворянства и одновременно разоряющие отечественное сельское хозяйство, были предложены примерно через четверть века после подавления восстания Пугачева, через 12 лет после начала Великой французской революции, менее чем через 9 лет после обезглавливания Людовика XVI и Марии-Антуанетты и через 8 лет после того, как палач показал ликующей толпе головы гильотинированных Максимилиана Робеспьера, Сен-Жюста, Кутона и других вождей якобинской диктатуры, через 3 года после Итальянского похода Суворова во время первого столкновения России с наполеоновской Францией и в тот год, когда Наполеон Бонапарт провел через сенат декрет о пожизненности своих полномочий, заодно он готовился к принятию императорского титула. Все эти события, во многом определившие судьбы человечества и России, происходили не когда-то, а на глазах тех людей, кому Радищев предлагал рассмотреть свои проекты. Причем они знали об этих событиях не понаслышке, а либо в них участвовали, либо были информированы непосредственно многочисленными французскими аристократами, нищими и обездоленными, которые толпами побирались при русском императорском дворе. И после этого кто-то назовет Радищева серьезным человеком, а его проекты — достойными рассмотрения на государственном уровне? Думаю, любой другой человек на месте Завадовского стер бы Александра Николаевича в порошок, а не шутил бы и не пенял ему дружески.

Кстати, сам Завадовский в том же 1802 г. возглавил Министерство народного просвещения, то есть именно он в течение последующих 8 лет выполнял важнейшую задачу в подготовке к отмене крепостного права.

10

Итак, каковы же версии причин самоубийства Александра Николаевича Радищева, предлагаемые современными историками и литературоведами.

Ю. М. Лотман прекрасно сформулировал основную точку зрения большинства: «Размышляя над проблемами рабства и свободы, Радищев подошел к вопросу, обсуждавшемуся еще французскими философами. Последние видели свою миссию в том, чтобы произнести слова истины, — Радищеву существенно было, чтобы слова эти были услышаны. Так появляется мысль о том, что истина требует пролития крови. Но не той крови, которая щедро обливала доски гильотины, а крови философа, проповедующего правду. Люди поверят, полагал Радищев, тем словам, за которые заплачено жизнью.

«Муж твердый» — это герой-философ, оплачивающий истину собственной кровью. С этой точки зрения, преследования философов деспотами — своеобразная проверка истины его философии». «Трагедия Радищева была не в том, что его приговорили к смертной казни, а потом сослали в Сибирь, а в том, что ожидаемый им взрыв не произошел. Народ промолчал, слова остались неуслышанными. «Народ наш книг не читает», — горько заметил Радищев позже». ««Героическое самоубийство» и его политические последствия были предметом многолетних размышлений Радищева, и в этом смысле его собственное самоубийство предстает в нетрадиционном свете. Пушкин, видимо (со слов Карамзина), объяснил поступок Радищева испугом перед шутливой угрозой Завадовского. Эта версия, конечно, тенденциозна, так же как и процитированные Пушкиным слова Карамзина: «Честный человек не должен заслуживать казни». Мы сказали, что Радищев ожидал от издания «Путешествия из Петербурга в Москву» не литературных, а исторических последствий. Такие же представления он, вероятно, связывал и со своей гибелью».

Отметим, что единственный, кто испугался, будто самоубийство Радищева взволнует или даже взбунтует общество, был милый Н. М. Карамзин. Он сразу же стал публиковать статьи, доказывающие, что у человека нет права лишать себя жизни. Это автор-то «Бедной Лизы»!

Далее Лотман рассуждает: «…самоубийство автора «Путешествия» выглядит как мгновенное, под влиянием аффекта, необдуманное действие. Радищев думал о самоубийстве долгие годы, но в момент действия все оказалось роковым образом неподготовленным. У него, видимо, не нашлось яда, и он выпил «крепкой водки»… Страшные мучения заставили Радищева перерезать себе горло. Перед нами — все признаки аффекта, мгновенно принятого решения. Но посмотрим описание смерти Митридата в поэме Радищева «Песнь историческая». Строки эти писались почти непосредственно перед самоубийством.

Таким образом, историк, размышляющий над гибелью Радищева, наблюдает одно и то же событие как бы в двух пучках света: один высвечивает из темноты сурового римлянина и философа-рационалиста, строящего свою жизнь не под влиянием импульсов, а следуя нормам книжного героизма. Другой луч освещает нам страстного, экспансивного человека, силой разума подчиняющего свои душевные движения чуждым им требованиям теории.

Один из секретов личности и биографии Радищева состоит в том, что по темпераменту и характеру он был прямой противоположностью той личности, роль которой он сам себя заставлял разыгрывать всю сознательную жизнь».

Иную точку зрения высказал Н. Я. Эйдельман:

«Жизнь предлагала Радищеву три пути. Один путь — стать, «как все», примкнуть к крепостникам; это ему отвратительно, невозможно.

Другой путь — революция, «Путешествие из Петербурга в Москву». Как видно, Радищева туда тянет; время от времени он действительно берется «за старое». Но притом — сомнения, разочарования; оптимизм 1790 г. в немалой степени поубавился.

Оставался третий путь: мирное просвещение, реформаторство. Новый царь Александр I, сравнительно либеральное начало XIX в. (по выражению Пушкина, «дней Александровых прекрасное начало») — все это порождало иллюзии о больших возможностях такого пути, о пользе легальной государственной деятельности. И Радищев постарался двинуться третьей дорогой, но очень скоро убедился, что это не для него. Мы не будем настаивать, что он был абсолютно прав, а все другие не правы; в тот период активно действовали, в определенном смысле способствовали прогрессу такие люди, как Державин, Карамзин, старый начальник Радищева Александр Воронцов; позже — Сперанский. Иначе говоря, действительно существовали возможности мирной, легальной просветительской деятельности. Но не для Радищева.