Мой брат Карриэр был маленький, как жук, и такой же проворный. В нашей семье только он любил играть в шарики, но я все равно с ним играл и все выигранные шарики всегда отдавал ему обратно, особенно зеленые и синие битки, потому что они были его любимые – особенно зеленый. Плавал он по-собачьи – да и то как самый неуклюжий щенок, и в бассейне спасатели наблюдали за ним, привстав со стульев. Он был смешливый. Любил сидеть, подогнув ноги. Читал книжки про Капитана Подштанника[19]. Каждую субботу по утрам мы с ним вдвоем смотрели повторы «Аса Роботроида и рейнджеров-роботроидов» – и мне было наплевать, что я посмотрел все серии еще в его возрасте и даже тогда они казались мне слегка туповатыми. Он не ел желтые «Эм-энд-Эмс». Не ел пиццу, если в нее попал хоть грамм пепперони. Любил бегать наперегонки с Недом от гаража до ворот.

А еще любил бегать со мной наперегонки по лестнице, но я так ни разу и не пропустил его вперед.

А теперь жалею. Надо было хоть разок ему поддаться.

Когда Карриэру было шесть лет, он умер. Теперь он учился бы в третьем классе, на класс младше Шарли и на класс старше Эмили.

Однажды – дело было в воскресенье, мы только-только вернулись из церкви Святого Михаила – у него начался жар. Мама подумала, что он слишком много бегал с другими малышами в детском центре при школе. «Через день-два все пройдет». Отправила его поиграть во двор со мной и Недом. Играть ему как-то не хотелось. На дорожке Нед его обогнал.

В тот день он, как всегда, продул мне в шарики. А когда я хотел вернуть ему зеленый биток, его любимый, он сказал: «Оставь себе». И еще сказал: «Ты выиграл его по-честному». И еще сказал: «Никогда его не теряй».

И улегся спать.

Я подумал: ничего, завтра опять поиграем, и я подстрою, чтобы он выиграл у меня зеленый биток.

Но через день-два жар у Карриэра не прошел.

Мама позвонила отцу – он и тогда был в заграничной командировке. Сказала, что он нужен ей дома. Он нужен дома всем нам. Срочно.

Он сказал, что сегодня же вылетает, но мы ждали и ждали, и Карриэр спрашивал: «Когда приедет папа?», и мы говорили ему: «Скоро. Не успеешь оглянуться. Со дня на день. Наверное, завтра».

Но он приехал, когда было уже поздно.

С тех пор мы не ходим в церковь Святого Михаила. Мама сказала дамам из комитета, который организует поминки, что не придет. А отцу Джаррету сказала, что помощь психолога ей не нужна, но все равно большое спасибо. И никакая литература про то, как преодолеть горе, ей не нужна. А их молитвы…

Отец пробыл дома десять дней и отбыл обратно к месту командировки.

Отец Джаррет звонил нам примерно два раза в неделю. Звонил, пока мама не перестала подходить к телефону. Сама она ему никогда не звонила. А через два месяца попросила отца Джаррета больше не звонить, и он послушался.

И вот каково мне было, когда Карриэр умер, – как будто бьют по заду, в живот и по лицу одновременно. Каждое утро я просыпался и в первую минуту не помнил, что случилось, но ощущение, что меня бьют по заду, в живот и по лицу, никуда не девалось. Просто иногда я целую минуту не мог припомнить, в чем причина.

А потом припоминал.

И, чтоб вы знали, когда носишь в себе такое, никогда не знаешь, как сложится твой день. Иногда день проходит более-менее ровно. А иногда попадется на глаза какой-нибудь пустяк вроде желтого драже «Эм-энд-Эмс», или Нед, трусящий в сторону ворот, или по улице пройдет какой-нибудь малыш, ровесник Карриэра (а Карриэру навеки шесть лет), и в руке у малыша книжка «Капитан Подштанник», или мама, рыдая, сидит на краю кровати с Мишкой Мо в руках – и всё: до позднего вечера такое ощущение, словно тебя бьют по заду, в живот и по лицу одновременно. И в голове вопрос: неужели так теперь будет всегда?

Наверное, да.

А теперь отец наконец-то прислал имейл. Дурацкий имейл. Дурацкий имейл маме.

Дурацкий, дурацкий, сто тысяч раз дурацкий.

Он кое-кого себе нашел.

Интересно, а Дворецкий про это знает?

14 Сайд-аут

Дворецкий согласился стать нашим тренером: когда я заговорил с ним об этом, он сказал, что Карсон Кребс уже поставил этот вопрос и он по здравом размышлении собирается принять его предложение. Итак, в следующую субботу Дворецкий, весь в белом, – надо сказать, смотрелся он великолепно – решил начать тренировку с практической демонстрации своих навыков. Сказал, что будет отбивать, а мы – подавать. Мы выстроимся в колонну по одному у питча и будем подавать мячи поочередно, как можно быстрее. И не жалея сил.

Он не пропустил ни одного мяча. Ни одного. Ни один мяч не попал в столбики. Ни один мяч не сшиб перекладины. Даже когда Карсон Кребс и Майкл Челл подали два мяча одновременно.

Дворецкий выставил свою биту на пути обоих мячей и отразил оба одновременно – послал в сторону слипов.

Обалденное зрелище.

Когда Челл сказал, что мог бы отбивать ничуть не хуже, Дворецкий посмотрел на него, как бы скосив глаза.

– У вас большой опыт на позиции бетсмена, молодой господин Челл?

Челл замялся.

– Некоторый опыт? – спросил Дворецкий.

Челл все еще мялся.

– Хотя бы минимальный? – спросил Дворецкий.

– Да разве это сложно? – спросил Челл.

Дворецкий окаменел.

– Ну, в смысле, вы отбиваете, – сказал Челл, – а вы же…

– Как вы намерены охарактеризовать меня? – спросил Дворецкий. – Пожилой?

– Не совсем.

– Дородный?

– А что значит это слово? – спросил Челл.

– Оно значит «жизнелюб». В колонну, джентльмены, – сказал Дворецкий и кинул крикетные мячи всем нам.

Челл отбивал очень даже неплохо. Два мяча пропустил, но они не попали в столбики. Затем Кребс подал седьмой мяч, и, наверное, мяч чуть-чуть подпрыгнул, метя во внутренний столбик. Может, угодил в какую-то крохотную кочку. А может, Кребс запулил гугли.

Как знать, что проделал Кребс, – но мяч скакнул вверх, а Челл не посторонился вовремя, и мяч ударился в его живот в районе пупка. Челл закашлялся, обернулся лицом к питчу. Начал сгибаться пополам. И в эту самую минуту Сингх – его черед был сразу после Кребса – подал свой мяч, и его мяч тоже срикошетил прямо в Челла, и тоже попал Челлу в живот, только чуть ниже.