– Да, но листья опадают.

– Опадают, – с грустью в голосе согласился собеседник.

– А хвоя на сосне остается.

– Да, иголки я тоже считаю. И пересчитываю. И должен вам сказать, что иголки эти тоже выпадают, как и волосы… И шарики могут лопнуть…

– Какие шарики?

– Воздушные. Красные шарики, желтые, синие, зеленые. Много шариков… Так, сейчас… – Счетовод раскрыл свою тетрадь, нашел нужную графу. – Четырнадцать красных шариков, семнадцать синих, девятнадцать желтых… Я их в эту книгу вписал, как-то не подумал, что шарики могут лопнуть. А они все полопались… А может, и в небо улетели. Я сколько искал эти шарики, больше так их и не видел…

Торопов молчал, пытаясь сообразить, чем интересны для него эти шарики. Услышав о них, интуитивно осознал, что в них скрыт какой-то смысл. Но какой именно?

– В небо улетели?

– Я не знаю, – пожал плечами плешивый.

– А может, и в небо… Где ты видел эти шарики?

– На складе. Там баллон стоял, большой такой, с газом, и шарики к нему прикреплены были. Из этого баллона их надули, там и оставили. Без присмотра оставили. А у них такая подъемная сила, что я испугался, как бы они баллон в небо не утащили. Он у меня в количестве одной единицы проходит, пришлось бы потом графу закрывать…

– Что в количестве одной единицы? – не понял Торопов.

– Ну, баллон газовый. Я его сразу в книги записал… Найти?

– Зачем?

– А про шарики зачем спрашиваете?

– Так, может, шариков в голове не хватает, потому и спрашиваю… И пистолет там был?

– Какой пистолет?

– С глушителем. Если к шарикам пистолет привязать, они в небо его могут унести…

– Нет, пистолета не было. Нет у меня такой графы. Пулевые отверстия были, а пистолета не было…

– Пулевые отверстия? Где? – с нешуточным уже интересом спросил Павел.

– Березы там за складом, я их пересчитывал, смотрю, в одной четыре дырки, в другой три. У меня здесь все записано.

– И давно это было?

– Что давно?

– Пулевые отверстия когда появились?

– Когда появились, не знаю. А в графу я занес их… сейчас, сейчас… Так, среда, третье июня сего года… Четыре пулевых отверстия в березе под номером шестьдесят пять, и три – под номером шестьдесят восемь.

– А откуда ты знаешь, что это пулевые отверстия? Может, кто-то дырки в стволе сверлил, чтобы сок выгнать…

– Да нет, я знаю, как сок березовый гонят, это не то… А потом я пулю из ствола выковырял…

– И где эта пуля?

– Я ее обратно в отверстие засунул. Надо будет их все достать, чтобы пересчитать. Но сначала я должен пересчитать плитку. Затем волосы…

– А ты не покажешь мне эти березы, шестьдесят пятую и шестьдесят восьмую?

Но счетовод уже не слушал Павла. Потеряв к нему всякий интерес, он переключился на тротуарную плитку.

Впрочем, Торопов чувствовал себя таким разбитым, что лень было идти к складу, искать простреленные березы. К тому же за ним присматривает санитар, и в этот раз он вряд ли позволит ему проникнуть на запретную территорию.

Ноги отказывались повиноваться Павлу, но голова хоть и с трудом, но работала. Шарики, пулевые отверстия, третье июня…

Горуханова убили где-то в конце мая, и сделал это клоун, который затем скрылся на территории больницы. Но ведь не было никакого клоуна. И Горуханов – плод его больного воображения. А воздушные шарики над газовым баллоном? А пулевые отверстия? Спору нет, счетовод душевно болен, но ведь помешан он на тотальной инвентаризации, но никак не на клоуне и шариках, о которых говорил со всей серьезностью ответственного человека.

Значит, все-таки были шарики. И выстрелы тоже были. Кто-то тренировался стрелять из пистолета? Привязал к нему наполненные газом шары и выпустил в условную цель полную обойму, чтобы приноровиться к их подъемной силе. Пистолет был с глушителем, поэтому выстрелов никто не слышал. А может, и был шум, но никто не придал этому значения. Пулевые отверстия в березах сумасшедший счетовод обнаружил третьего июня, уже после того, как был убит Горуханов. Но ведь их могли оставить гораздо раньше, еще до этого рокового события. И сделал это человек, совершивший заказное убийство, киллер, обосновавшийся на территории больницы.

Эти мысли крутились в голове как будто сами по себе. Павел вызвал их усилием атрофированного разума, но в какой-то момент мог желать только одного: чтобы они поскорее оставили его в покое. Хотелось отмахиваться от них как от назойливых мух, и он делал это, пуская в ход веер из контраргументов. Не было в реальной жизни никакого Горуханова, и никакой клоун не убивал его.

Павел хорошо знал эту походку, легкую, волнующую и совершенно непринужденную. Модели напрягаются, чеканя подиумный шаг от бедра, а у Маши это выходило само собой, может быть, из-за строения ног. Очень красивых ног… Это и была Маша. От главных ворот она шла к новому больничному корпусу, и Торопов мог видеть ее только со спины. Зато он находился поблизости от нее, всего в каких-то десяти-пятнадцати метрах. Даже при всей своей немощности он мог нагнать ее до того, как она скроется в парадных дверях. Задача существенно упростится, если ее вдруг остановит санитар, маячивший у входа. Мало ли, вдруг он знает, как выглядит Маша…

Торопов уже и забыл, когда в его сознании размылась грань между больным вымыслом и реальностью, между жизнью и смертью. Еще не так давно он был уверен в том, что Маша является к нему из мира мертвых. Вернее, он смог убедить себя в этом, потому что так хотела Эльвира Тимофеевна. Но сейчас он уже не мог сказать точно, жива она или нет. Она могла быть человеком во плоти, а могла оказаться призраком из далекого и страшного прошлого. Впрочем, ему все равно, кто она. Он пошел за ней вовсе не для того, чтобы убедиться в ее реальности. Он должен был остановить Машу и потребовать во весь голос, чтобы она больше не приходила к нему по ночам. И чтобы больше не кричала на Эльвиру… Чтобы… Чтобы… О, сколько у него вопросов к ней! Сколько пожеланий! Только бы хватило сил на разговор…

Эти бессонные ночи вконец вымотали Павла, ноги еле носят непослушное тело, голова едва соображает, а фрагменты истерзанного разума толкаются вокруг ночных видений. И как хорошо, что Маша явилась к нему во плоти, как будет здорово, если он сможет нагнать ее… Если сможет. Если она живая и сможет выслушать его, не впадая в истерику…

Волосы у Маши густые, ровные, обычно длинные до пояса, но совсем не удивительно, что сейчас они лишь до плеч, а то, что не темно-русые, а светлые, так это всего лишь краска. И костюм на ней незнакомый, шелковый, бирюзовый, в деловом стиле. Юбка длинная, ниже колен, и заужена не очень, но красоту ее ног не скроешь даже за грубой мешковиной. И низкий каблук нисколько их не портит. Стройные у нее ножки, сексуальные, ни у кого таких нет… Если Маша все-таки жива, она может забрать его отсюда. А может, именно для этого она сюда и приехала? Они уедут из дурдома далеко-далеко, жена постоянно будет рядом с ним, и его болезнь исчезнет сама по себе…