Должен признать, это было слишком.

– Передайте ему, что президент в ярости. Еще один такой выпад, и он опять будет сочинять рекламу йогуртов.

Вот оно – о себе в третьем лице. О, Господи, подумал я, недобрый знак.

Изображая веселость, я сказал ему, что Чарли всего лишь использует формулу, которая сослужила отличную службу в прошлом.

– Герб, это Белый дом. – Президент как будто говорил искренне. – Я думаю о его репутации.

– Понятно.

– С репутацией надо осторожно.

– Да.

– Такая речь Манганелли может повредить репутации Белого дома.

– Он…

– Он думает, это так просто? Они собираются вручить мне медаль Элеоноры Рузвельт. – Он махнул на бумаги у меня в руках, как будто я держал собаку, забредшую к нему в кабинет. – Передайте ему, пусть будет совсем другой текст. Пусть найдет иное звучание темы.

– Да, сэр.

– И еще передайте ему, пусть больше не цитирует Джона Кеннета Гэлбрейта.[9]Мне нужны новые идеи.

К этому времени стало доподлинно известно, что у вице-президента свои цели в политике. В речах – я настоял на их предварительном прочтении – он почти совсем не упоминал президента. Изучив их, будущие историки могут сделать вывод, что Рейгелат был лидером страны, так много он распространялся о «своем видении будущего Америки».

Должен признать, этот человек умел и динамично говорить, и увеличивать финансовый фонд партии. Но когда он дал интервью Энн Деврой, в котором заявил, что скорее всего не пойдет на выборы в 1992 году, так как ему хотелось бы провести несколько лет «в близком общении с народом», мы поняли, какую проблему чуть было не прозевали. Кроме того, нам стало известно, что кое-кто в Национальном комитете демократов молчаливо поддерживал Рейгелата в желании самостоятельно идти на выборы в 1996 году и поэтому приветствовал его отмежевание от Такера.[10]

Итак, было решено отправить вице-президента в несколько зарубежных поездок, например в Мавританию, Оман и Сардинию.

– Пусть пообщается с тамошним народом, – прошипел Ллеланд.

Вице-президент прибежал в Западное крыло с криками, что его неправильно поняли, однако было уже немного поздновато.

Сегодня утром неприятный инцидент в кабинете Рузвельта. Сомневаюсь, что тамошние стены видели подобное безобразие со времен Линдона Джонсона. Говорил с Хардести о маргариновом пятне. Он в ужасе.

Из дневника. 25 июня 1991 года

Я чувствовал, что приближается развязка. Несколько месяцев Ллеланд и его прихлебатели распространяли слухи в прессе о том, что президент якобы недоволен тем, как я «провалился» с делом Коры Смит, с кубинской инициативой и так далее. Странно, что он не возлагал на меня ответственность за капризы погоды. Мне казалось, что у президента есть дела поважнее – так оно и было, – но сам я очень расстраивался из-за лживых наветов. Расстраивалась, конечно же, и Джоан.

Прежде президент презирал льстецов, а теперь приближал их к себе, получая удовольствие, нет, наслаждаясь их обществом. Впереди всех были Ллеланд и Марвин, и, естественно, их клевреты. Уитерс, как я заметил, стал пятясь выходить из Овального кабинета, чтобы не показать президенту спину. В конце концов я решил поговорить с президентом по душам. Однако каждый раз, когда я предлагал потолковать, он ссылался на занятость. «На следующей неделе», – говорил он и забывал об обещании. Это оставляло неприятный осадок.

Если честно, то и для президента это было не самое счастливое время. Его брак рушился на глазах. Первая леди все еще изредка откровенничала со мной, и я знал, что они с президентом не ладят. Она даже поговаривала о том, чтобы «взять отпуск» и сняться в каком-нибудь фильме. Приходилось одновременно ободрять и сдерживать ее.

Президент всегда был вспыльчивым, но во времена губернаторства он принимал легкое успокаивающее средство, и результат был отличный. Теперь, увы, он перестал себя контролировать – не хватало времени на здоровье! – и это сказывалось.

Давая интервью известному журналисту Джону Лофтону из «Вашингтон таймс», он посоветовал тому «прочистить мозги» в ответ на резко поставленный вопрос о «разрушении американской экономики и обороноспособности». Говорят, поскольку на этом Лофтон не остановился, президент накричал на него и выгнал из Овального кабинета, что и засвидетельствовала пленка, которую демонстрировали по телевизору.

Через несколько дней после этого инцидента мы – узким кругом – завтракали как обычно в кабинете Рузвельта. Были Ллеланд, Марвин, Фили и я. «Большая четверка», как нас называла пресса.

Фили пару дней провел, улаживая последствия президентской выходки. С его губ то и дело в адрес президента срывались нелестные характеристики – «осел» была самая частая.

Если бы кто-нибудь другой произнес такое, я бы немедленно потребовал извинения. Но Фили – это Фили. Смешно было ставить под сомнение его преданность президенту. Он любил его не меньше меня.

Однако Ллеланд фыркнул, довольно громко ударил по верхушке сваренного всмятку яйца и сказал:

– Мне кажется, не стоит так говорить. Все-таки президент Соединенных Штатов Америки.

– Бэмфорд, почему бы вам не засунуть это яйцо себе в зад?

– Прошу прощения, что вы сказали? – Ллеланд положил ложку.

Фили повторил, на сей раз громче.

– Я не потерплю такого обращения со стороны служащего администрации, – произнес Ллеланд так, словно имел в виду горничную.

Фили рассмеялся.

– Если вы думаете, что мы работаем на вас, то сильно заблуждаетесь. Имейте в виду, Бэмфорд, мы вам не команда вашего баркаса.

Ллеланд изобразил высокомерную усмешку.

– На самом деле, Фили, у меня яхта. Однако трудно требовать от человека вашего круга, чтобы он понимал разницу.

– Я вам скажу, что это, – отозвался, багровея, Фили. – Это настоящее несчастье, черт бы вас побрал. И ваши снасти нужны вам для того, чтобы оставаться в контакте с Э.Ф. Хаттоном!

– Господа! Господа! – повторял я.

Президент с минуты на минуту мог войти в Овальный кабинет, который находился в нескольких футах от нас. Не хватало еще, чтобы до него донеслись их крики.

– Послушайте меня, Фили, – сказал Ллеланд, у которого побелели губы. У него всегда белели губы, когда он злился. Фили говорил, что это свойство всех прихожан епископальной церкви из высшего света, так как несколько веков они женились и выходили замуж только в своем кругу. – Вы неряшливо работаете, сомнений нет. Это стало очевидно три дня назад. Лофтон дурак, и его не должно было здесь быть. Если вы пожелаете свалить последствия вашей профессиональной непригодности на меня, то я это переживу – мне все равно. Но если вы попытаетесь замарать президента, тогда вам придется иметь дело со мной. И я обещаю доставить вам много неприятностей.