– Ты что вообще делаешь?! – закричал Гвидир и заплясал по песку, тыча в брата раскаленным копьем.

Мадог отпрыгнул.

– Подожди, Гвидир! Ты выбрал огонь. Ты должен позволить мне сражаться огнем.

– Ты обязан создать огонь сам! Таковы мои правила!

– Ты всегда играл по своим правилам, брат Гвидир, – негромко сказал Мадог.

– Я король, слышишь?! Я король! – Гвидир сорвался на истерический крик.

Мадог, двигаясь словно во сне, отстранился от слов брата и устремил синий огонь своих глаз на огромную груду цветов. Запах смятых лепестков поднимался в воздух, словно дым. Мадог погрузил руки в цветы по самые плечи и сдвинул груду, чтобы снова увидеть тот овал. На песке бурлила тонкая пленка воды.

– Довольно кошмаров Гвидира! – велел Мадог, пристально глядя на воду, искрящуюся на солнце.

Вода подернулась рябью, замерцала и снова показала мать с ребенком на руках, но это был другой ребенок, с широко поставленными глазами, в которых сквозь синеву проблескивал солнечный свет, – смеющийся, веселый ребенок. «Ты принесешь благо своему народу, Эль Зарко, маленький Синеглазик, – ворковала мать. – Твои глаза – это знамение, знак мира. Ты ответ на наши молитвы, синева для рождения, синева для радости».

Потом мерцание исчезло, и в овале отражалось лишь покрытое облаками небо. Мадог устремил взор к небу и громко воскликнул:

Солнечный свет вырвался из-за облаков и ударил прямо в цветы. Запах роз смешался с тоненькой струйкой дыма, поднимающейся над смятыми лепестками. Когда к дыму присоединился язычок пламени, Мадог прыгнул к брату.

– Вот мой огонь, Гвидир! – Он вырвал у брата копье и зашвырнул в озеро. – А теперь мы сойдемся в честном бою! – И он сжал Гвидира в объятиях, словно бы из любви.

Целую вечность два брата боролись на берегу озера; оба задыхались от напряжения, но ни один не уступал. Их тела раскачивались в странном танце, и народ Ветра вместе с людьми из-за Озера молча смотрели на них.

Солнце завершило свой путь по небу и опустилось в лес на ночной отдых, а братья все еще сжимали друг друга в мучительных объятиях, и дыхание их было громче, чем шум ветра в ветвях.

Огонь медленно поглотил цветы, и когда от них осталась лишь горстка пепла, Мадог оттеснил Гвидира в озеро и держал его под водой, пока поднимающиеся пузырьки не показали, что его брат умоляет о пощаде. Потом он достал его из воды, и вода хлынула изо рта Гвидира, темная, как кровь, и он обмяк в руках у Мадога.

– Уводите свои лодки и забирайте вашего короля в ваши земли, – обратился Мадог к народу Дальнего берега Озера.

В голосе его звучали презрение и боль, а синие глаза были полны слез.

Три лодки столкнули на воду. Лопасти весел вернулись на древки копий. Мадог закинул Гвидира в центральную лодку, словно куль с зерном.

– Уходите. И чтобы мы никогда больше не слышали барабанов войны.

Он снял с головы Гвидира золотой венец и зашвырнул его в озеро.

А потом повернулся к брату спиной и пошел на берег.

Зилл ждала его.

Мадог посмотрел на нее и запел:

А Зилл запела ему:

Мадог обнял ее и прижал к груди:

– Завтра я буду горевать о своем брате, ибо эта смерть куда хуже других. Но сегодня мы будем радоваться!

Дети запели, а за ними и весь народ Ветра, и Ресчел тихо сказал Мадогу:

– То прорицание, в которое твой брат хотел заставить нас поверить, – это часть его ночных кошмаров. Возможно, наши видения окажутся сильнее, чем его.

– Да, Старейшина, – сказал Мадог, но подумал о тех штуках, которые видел падающими с неба, и о странных облаках, похожих на грибы, и об огне, и его пробрала дрожь. Он посмотрел на водяной овал, однако увидел в отражении лишь улыбающийся лик луны.

Луна скользнула за деревья, чтобы присоединиться ненадолго к своему брату-солнцу. Звезды танцевали на небе свой сложный ритуальный танец. Люди с Дальнего берега Озера смотрели на Гвидира. Его золотая корона исчезла, а с ней и его власть.

Мадог лежал, обнимая Зилл. Он вскрикнул во сне, и из-под опущенных век потекли слезы, и ресницы его намокли, и пока он спал, Зилл прижалась к нему и поцелуями осушила слезы.

– Пойдем, – сказал Гаудиор.

Чарльз Уоллес, моргая, стоял рядом с единорогом.

– Это был сон? – Он посмотрел на темные воды, плещущиеся о берег, и на наклоненный камень. Никого не было.

Гаудиор выдул серебристые пузырьки, пузырьки отскочили от его бороды.

– Ты был Внутри Мадога. На этот раз – глубоко Внутри.

– Мадог, сын Оуайна, короля Гвиннеда… Тот самый Мадог из книги. Ведь возникала же раз за разом теория о том, что валлийские мореплаватели побывали здесь раньше Лейфа Эрикссона… Что-то насчет индейцев с синими или серыми глазами…

– Уж тебе-то следовало бы знать, – упрекнул его Гаудиор. – Ты был Внутри Мадога.

– Не могло же все это быть реальным!

– В те дни реальность была иной, – сказал Гаудиор. – Для Мадога это было реально.

– И огонь из цветов тоже?

– Розы часто горят. Это самое очищающее пламя из всех.

– А то видение… Ну то, что Мадог увидел в воде, – это была какая-то разновидность Отражения?

Рог Гаудиора замерцал.

– Гвидир принял сторону зла и потому был открыт для Отражений эхтров.

– Так тот кошмарный младенец был отражением, которое эхтры хотят сделать сбывшимся?

– Насчет Отражений я никогда не могу быть уверен полностью, – признался Гаудиор.

– А еще там был другой ребенок… – Чарльз Уоллес прикрыл глаза, пытаясь почетче представить то видение. – Синеглазый ребенок, ответ на молитву, которому суждено принести мир. Так, значит, и он не менее возможен?

– Это все очень запутанно, – Гаудиор встряхнул гривой, – потому что мы с тобой движемся в разных измерениях.

Чарльз Уоллес потер лоб, как тогда, в комнате у Мег.

– Это все есть где-то в книге. Почему мне как будто что-то не дает вспомнить ее?

Единорог не ответил.