– До свидания! – крикнул нам мальчик на прощание единственные известные ему немецкие слова.

И здесь, как и повсюду на оккупированных нами территориях, призыв к партизанской войне не нашел отклика у гражданского населения. (Пока не нашел! Вскоре даже многие недовольные властью коммунистов, поняв цели войны, которую развязала Германия, активно включились в саботаж и другие акции сопротивления (для партизанщины местность здесь была неподходящей). А акции устрашения со стороны оккупантов вызывали у русских еще более активные действия (черта национального характера!) против захватчиков и их холуев. – Ред.) А ведь нас было только двое – два немецких солдата. Словом, советская империя трещала (как казалось. – Ред.) по швам. Люди разуверились в ней, они собственными глазами увидели правду и прозрели.

Впереди, на склоне холма, виднелось длинное, довольно большое строение с выкрашенным яркой краской фасадом – местное летное училище. Изнутри доносилась музыка, сначала едва различимая, но по мере нашего приближения все более слышная. Снаружи немецкие зенитки вели интенсивный огонь по нескольким вражеским самолетам, которые в конце концов отвернули и, подобно злым духам, исчезли в стороне моря. Пианистка, худенькая женщина средних лет, не сразу заметила меня. Она сидела слегка согнувшись, полностью поглощенная музыкой. Увидев меня, женщина в смятении вскочила.

– Ничего, – поспешил я успокоить ее. – Не обращайте на меня внимания.

– Мерси, месье, – проговорила она неловко на почти забытом мной со школы французском языке. – Я очень давно не сидела за пианино. Это так чудесно, просто чудесно.

Некоторое время я стоял и слушал. Женщина играла Чайковского. Затем, повернувшись, я тихо, на цыпочках, вышел из зала. В коридоре я увидел троих русских подростков, собравшихся вокруг статуи ложного бога Советской России, который выглядел так, будто приготовился перенестись в вечность с поднятой вверх рукой. Какой-то момент они шептались, потом толкнули, и гипсовый Ленин кувырком полетел вниз по лестнице и разлетелся на части. Напуганные собственной смелостью, школьники замерли на месте. Но ничего не произошло, по-прежнему звучала музыка.

Неподалеку, где все еще пылали и дымили подожженные русскими цистерны с нефтью, наши части перегруппировались в преддверии нового наступления на вражеские позиции. Все наши автомашины съезжались к месту сбора.

Дорога, по которой мы ехали, пролегала вдоль лазурных вод Азовского моря. Затем мы повернули на северо-запад и вновь оказались среди необозримых полей, засаженных подсолнухами и пшеницей. Вскоре мы опять вступили в бой с противником.

Темная ночь накрыла нас со всех сторон. Впереди на фоне ночного неба темнели силуэты соломенных крыш украинского села. Нам потребовался весь день, с рассвета до позднего вечера, чтобы продвинуться до этих рубежей сквозь заросли высоких подсолнухов, скрывавших нас с головой. Постоянно терялась связь с ближайшим соседом, исчезающим в зеленой гуще, и человек невольно оставался в одиночестве перед лицом врага, который был повсюду и нигде. Сибиряки, которых было много среди сражавшихся против нас советских подразделений, показали себя стойкими и отважными воинами, и много солдат, наших и их, остались лежать на широком поле, увенчанные желтыми головками прекрасных подсолнухов.

Бой закончился лишь поздним вечером. Какое-то время еще раздавались отдельные выстрелы, потом установилась мертвая тишина. Даже стоны раненых прекратились. Мы лежали примерно в тридцати метрах от ближайшего дома, чьи очертания были едва различимы в темноте. Иногда под воздействием легкого ночного ветерка скрипела распахнутая входная дверь, и наши сердца тревожно сжимались всякий раз, когда до нас долетал этот звук, хотя мы давно поняли, что в доме никого нет.

С запада доносились лязг и скрежет танковых гусениц: вероятно, нам на подмогу под покровом ночной темноты подтягивались танковые части. Внезапно небо справа от нас озарилось ярким огнем множества осветительных ракет, напоминавших рождественские свечи; они образовали настоящие гирлянды. Вскоре послышался характерный гул моторов бомбардировщиков «Мартин» (так немцы называли советские бомбардировщики СБ, созданные в 1934 г. в КБ Туполева, в серии с 1936 г., – немцы считали, что русские сделать подобный самолет сами не могли и скопировали его с американского самолета фирмы «Мартин» (закупался в СССР для ознакомления в 1936 г.). – Ред.). Однако через несколько минут он стал удаляться и вскоре вовсе исчез. Но неожиданное освещение позволило нам получше разглядеть находившийся перед нами хутор, он в самом деле казался покинутым.

– Внимание! Мы пошли, – шепнул мне сосед, толкая в бок.

Медленно, держа винтовки и автоматы наготове, мы начали выползать из укрытия. Я слышал, как тихо выругался командир отделения, когда глухо звякнула какая-то деталь ручного пулемета. Мы крались, чутко прислушиваясь к малейшему звуку. Но вот мы добрались до низкой изгороди. В этот момент мы, все девять, дружно плюхнулись на землю: опять неожиданно скрипнула проклятая дверь. Шедший впереди солдат бросился к дому и широко распахнул дверь. Внутри все ящики шкафов и столов были выдвинуты и пусты, на простых кроватях – голые матрацы. На полу – беспорядочная куча пожелтевших от времени писем, выцветших фотографий и другого хлама. Повсюду следы поспешного бегства.

Снаружи донеслись приглушенные шаги следующего отделения, затем на пороге появился командир взвода. Солдат, участвовавших в бою с самого утра, оставили в деревне отдыхать и привести себя в порядок. Остальным было приказано выдвинуться за деревню и, преодолев заболоченный луг за ее пределами, оборудовать позиции для обороны.

А в деревенском доме мы старым веником на скорую руку кое-как убрали мусор и, полностью отключившись от внешнего мира, с наслаждением растянулись на хорошо утрамбованном глиняном полу. Засыпая, я услышал, как мне показалось, что-то похожее на слабый детский плач. Но я был слишком измучен, чтобы проявить интерес к чему-либо подобному и тем более доискиваться до причин.

Через некоторое время я проснулся и не сразу сообразил, где нахожусь. Полная луна заливала помещение бледным безжизненным светом. Я попытался собраться с мыслями. С одного боку лежал Франц, на другой стороне – Карл, и мы находились в деревне, которую вчера, несмотря на все старания и потери, не могли взять и которую противник вечером внезапно оставил.

Откуда-то поблизости донесся непонятный писк, и сон мгновенно как рукой сняло. Рядом сидел крошечный белый котенок, не больше моего кулака, и тихо плакал. Я попытался поманить его, но он, жалобно мяукая, попятился к открытой двери. С трудом я поднялся на усталых ногах и стал осторожно приближаться к нему. Но котенок вновь увернулся от меня и выскользнул во двор, как бы приглашая меня следовать за ним. У изгороди он с громким писком, похожим на отчаянный вопль, остановился и не сдвинулся с места, когда я подошел совсем близко. Здесь под широким подсолнухом лежала большая исхудавшая кошка, половину ее головы снес небольшой осколок. Котенок вновь и вновь пытался поднять свою мать, настойчиво зовя ее громким мяуканьем. В конце концов он смирился с неизбежным и застыл на месте, печально глядя на меня.