Или попрошу этого глупого Гарри: «Пообещай мне, что ты сегодня ни на шаг не отойдешь от отца». Гарри пообещает и сдержит свое слово.

Я бежала так быстро, как только могла; кусты разрывали на мне юбку, и журчание Фенни отдавалось громом в моих ушах. И вот уже показался дом, но мои глаза заливало потом, и я ничего не видела. Но я чувствовала, что отец стоит на террасе. Я не видела его, но я знала это. Он в безопасности. А Ральф может ждать в лесу сколько захочет.

Входная дверь была открыта. Наверное, отец пошел за новой сигарой. Я взлетела по ступенькам и ворвалась в гостиную, ничего не видя после ослепительного света солнца.

— Где папа? — спросила я одну из служанок, несущую поднос после завтрака.

— Он ушел, мисс Беатрис, — присев в реверансе, ответила она.

Я смотрела на нее, ничего не понимая. Этого не могло быть.

— Он уехал верхом? — недоверчиво переспросила я.

Служанка смотрела на меня удивленно. Так как отец всю жизнь каждое утро уезжал верхом, мой вопрос, видимо, показался ей несколько странным.

— Да, мисс Беатрис, — ответила она. — Около часа назад.

Я повернулась на каблуках и пошла наверх. Счастье покинуло меня сегодня. Должно быть, оно покинуло и моего отца. Он сейчас скачет где-то по своей земле, а убийца поджидает его. И я ничем не могу ему помочь. Ничем. Разве что обезопасить себя. И я прокралась в мою комнату, как тень. Нужно умыться и переодеться, прежде чем я встречу маму или Гарри. Я пыталась спасти отца. Но безуспешно.

Его принесли после обеда. Наши батраки внесли его через главный вход, пронесли через гостиную, и следы от их грязных башмаков отпечатались на блестящем полу и дорогом ковре. Дверь на кухню была открыта, и оттуда выглядывало около полудюжины слуг. Я стояла неподвижно, ухватившись за косяк, когда его проносили мимо меня. На его виске зияла огромная рана. Моего отца не было в живых.

Я застыла как вкопанная, увидев эту ужасную процессию. Батраки едва передвигали ноги, как будто шли по пояс в воде. Это было невыносимо — видеть страшную рану на голове отца. Большая, глубокая рана, и внутри ее дрожала серая масса.

А его лицо! Это не было лицом моего отца. Это была маска ужаса, с оскаленными в усмешке зубами и выкатившимися глазами. Краски жизни покинули его, и он был весь желтый, как стены нашего дома. Это была статуя ужаса из вайдекрского камня, и носилки, казалось, прогнулись под ее тяжестью.

Говорили, что его сбросила лошадь. Он был найден мертвым около стены, отделяющей наш парк от фермерских земель. Лошадь стояла невредимая рядом со съехавшим седлом, как будто ослабла подпруга. Меня немного утешало то, что отец умер на своей земле, которую он так любил. Других утешений не было.

Это совершил Ральф. Это было бесчестное нападение, тяжкий грех.

Пока мама рыдала у себя наверху, а Гарри бродил кругами вокруг дома, мне удалось привести мысли в порядок. Это сделал Ральф. Он один ответствен за это.

Да, я сидела на том дереве у реки вместе с ним. Да, я сказала: «Всякое возможно», но я понятия не имела, что это значит. А Ральф это знал. Он зарезал однажды оленя, он умел свежевать зайцев и разделывать кроликов. Он все знал о смерти и не должен был говорить со мной об этом. Я не поняла, о чем он говорит. А когда поняла, было уже слишком поздно. Это не моя вина.

Я не хотела, чтоб мой отец умер. Я просто хотела, чтобы он вернул мне свою любовь. Я хотела быть первой в его сердце и быть первой в Вайдекре, чувствовать себя в безопасности на своей земле.

Но Ральф убил моего отца. Он сделал еще хуже. Он забыл о пропасти между нами. Я никогда не позволю ему лечь в нашу фамильную кровать. Я никогда не введу его в наш дом. Он не принадлежит к знати. Этот человек, всю жизнь проходивший в лохмотьях, осмелился напасть из засады на моего отца и убить его. Мой отец умер в мучениях от руки своего неверного слуги.

Ральф за это еще заплатит.

Пока мама хлопотала о траурных одеждах, церемонии погребения и письмах, Гарри, вне себя от неожиданной утраты, обращался ко мне за советами. Я же не могла выжать из себя ни слезинки, меня сжигала ненависть.

Ральф за это еще заплатит.

Ни один человек не может тронуть Лейси из Вайдекра и остаться при этом безнаказанным. Если бы я решилась отдать Ральфа в руки правосудия, чтобы его повесили, я бы сделала это. Но он с легкостью обвинил бы меня, а я бы не вынесла этого. Смерть отца не входила в мои планы. Его искаженное ужасом лицо все время стояло перед моими глазами, и единственный путь перешагнуть это было обещать себе: Ральф заплатит за свое преступление.

Моя ненависть сделала меня зоркой и хитрой, ничего нельзя было прочесть на моем лице. Во время похорон я опиралась на руку Гарри, будто бы едва держась на ногах.

В карете мама опять заплакала, и я взяла ее руку, но она не ответила на мое пожатие. Сразу после смерти отца и сейчас, в карете, я ощущала на себе ее взгляд.

— Ты хорошо знаешь лошадь отца, не правда ли, Беатрис? — неожиданно спросила она ясным голосом, совсем не похожим на ее обычное бормотание. — Как она могла сбросить его? Он никогда в жизни не падал с лошади. Как это случилось?

Ненависть к Ральфу сделала мою совесть чистой, и я не опустила глаза.

— Я не знаю, мама, — сказала я. — Наверное, ослабла подпруга. Если это вина лошади, я прикажу ее застрелить. Но думаю, это был несчастный случай.

— Теперь все пойдет по-другому, — продолжала мама, не сводя с меня глаз. — Майорат, конечно, наследует Гарри. Ему, видимо, придется взять бейлифа. Или, может быть, ты поможешь ему?

— Конечно, я сделаю все, что смогу, — мягко ответила я. — Мы никогда не держали бейлифа, и папа был против этого. Но если вы с Гарри так решите…

Она кивнула. Воцарилось долгое молчание, прерываемое лишь шорохом мертвых листьев под копытами.

— Существует лишь одно, что Беатрис любит больше, чем отца, — это земля, — вдруг опять заговорила мама. Мы с Гарри обменялись непонимающими взглядами. Этот странный, какой-то провидческий голос был так непохож на мамин. — На свете никогда не было дочери, которая любила бы отца так, как Беатрис. Но землю, Вайдекр, она любит еще больше. И если б ее заставили выбирать между ними, я думаю, она бы выбрала Вайдекр. Для моей дочери большое утешение думать, что она сохранит хотя бы поместье.

Гарри испуганно посмотрел на меня.

— Будет, будет, — ласково проговорил он, похлопывая маму по руке. — Ты очень расстроена, мама. Мы все любили папу, и все мы любим наш Вайдекр.

Мама отвернулась от окна кареты и пристально посмотрела на меня, будто бы читала в самых глубинах моей души. Но я не опускала глаз. Это не мое преступление.

— Я буду помогать Гарри как могу, — твердо сказала я. — Так хотел отец, я остаюсь его дочерью.

— Ну будет, будет, — повторял Гарри. И взял нас обеих за руки.