Принадлежали же те чешуйки тому, кого некоторые – если б увидели их выстроившимися именно так – приняли бы за дракона, однако драконом он был отнюдь не простым.

Звали его Траг’Ул, а существовал он с тех самых пор, как беглые ангелы с демонами создали Санктуарий. Квинтэссенция созидания, украденная ими, дабы сотворить себе мир-убежище, заключала в себе и его существо. Рос сей мир – рос и он, и судьба его была связана с Санктуарием в той же мере, что и судьбы населявших Санктуарий людей.

Вот потому-то, а еще зная, чем грозят Санктуарию Преисподняя и Небеса, великий змей не без колебаний взял в ученики родного сына Инария, и после того, как Древний, звавшийся Линарианом, отказался от прежнего имени, нарек его Ратмой. Учился Ратма весьма охотно, и Траг’Ул поделился с ним знанием, недоступным даже ангелам с демонами. Ну, а во время учения, на протяжении многих столетий, оба они зорко следили, чтоб Санктуарий не склонился бесповоротно к той либо другой стороне того, что Траг’Ул называл Равновесием. По сути, Равновесие являло собой паритет, равенство соотношения мировых начал. Склонение к абсолютному злу повлекло б за собою страшные бедствия, поворот к полному отсутствию зла – застой и разложение. Всему этому оба безоговорочно предпочитали «золотую середину», сосуществование добра и зла в равных пропорциях, без явного преобладания одного над другим.

Но самое главное, поддержание Равновесия означало сокрытие существования этого мира от взора Небес. Владыки Преисподней о нем уже знали, однако демонов сдерживал не только Инарий, но и дракон, а вот если в схватку ввяжутся ангелы…

– Ратма, у меня к тебе разговор, – сказал Траг’Ул в темноту.

Под мириадами движущихся звезд вмиг появился некто, закутанный в плащ.

– Я здесь.

– Нужно готовиться к немыслимому.

– Вот как? Я в том пока не уверен.

Нечасто, нечасто дракону за всю его долгую жизнь случалось оказаться захваченным врасплох…

– И отчего же?

Плащ Ратмы затрепетал вокруг его ног, словно являя собою продолжение мыслей Древнего.

– Если на Небесах прознали о Санктуарии, то почему не нахлынули туда всем скопом? Мешкать им, на мой взгляд, резона нет.

– Присматриваются к Инарию и Преисподней, оценивают расстановку сил.

– Разумно… однако не забывай об охотнике, об Ахилии. Он, как тебе известно, пытался покончить с Ульдиссианом.

– Тем более вероятно, что он во власти твоего отца, а потому оптимизм твой мне непонятен.

Звезды прянули в стороны и вновь образовали созвездие, напоминавшее длинное тело змееподобного существа из древних легенд.

– Отец здесь ни при чем. Теперь я знаю это наверняка. Знаю, где он и чем занят. И точно могу сказать: это не он.

– Тогда мы с тобой возвращаемся к тому, что о Санктуарии известно и Небесам.

Ратма приподнял брови.

– Или лишь одному из их августейших владык.

– Лишь одному?

Звезды вновь перестроились. Траг’Ул ненадолго умолк, взвешивая услышанное.

– Лишь одному? – повторил он. – Но кто из них явится сюда втайне вместо того, чтоб немедля сообщить об измене Инария Ангирскому Совету? Среди них таких не найти.

– И все же один такой есть. Тот, кто был для отца ближе всех, точно родная кровь, хотя крови ни в ком из них нет ни капли. Да, Траг, я вполне могу считать его дядюшкой: в понимании ангелов, они с Инарием братья.

– Быть не может… Тираэль?

Оба утихли, словно бы ожидая, что ангел откликнется на зов, появится перед ними воочию. Когда же Ратма, наконец, нарушил молчание, голос его зазвучал едва слышно – по крайней мере, для человеческого уха.

– Да, Тираэль. По-моему, Ангел Справедливости явился сюда в одиночку, дабы единолично решить судьбу преступного брата… а заодно и всего Санктуария.

* * *

Ульдиссиан очнулся. По крайней мере, описать происшедшую с ним перемену лучше он не смог. На самом же деле он пребывал где-то на полпути между ясностью разума и бесчувствием. Туман в голове обескураживал, не позволял сосредоточиться.

Но, несмотря на помутнение мыслей, в одном Ульдиссиан был уверен твердо.

Несомненно, он угодил в лапы Инария.

Кто еще мог с такой легкостью поймать его в западню, сын Диомеда даже не представлял… и поэтому объявившийся перед ним человек показался Ульдиссиану страннее некуда. Лицом незнакомец был смугл, с ухоженной длинной бородой, но больше всего внимания привлекал его взгляд, легко, как ничто иное, пронзивший туман в Ульдиссиановой голове.

– Ты слышишь меня, Ульдиссиан уль-Диомед? Ты меня слышишь? Я держал тебя без сознания всю дорогу назад, а теперь ты должен прийти в чувство настолько, чтобы откликнуться.

Ульдиссиан и хотел бы ответить, однако язык словно отяжелел, и челюсть тоже не слушалась. Сумел он только кивнуть, и этого незнакомцу в долгополых одеждах оказалось довольно.

– Прекрасно! Знай же: в плен ты взят мною. Мною, великим Зоруном Цином!

Казалось, он полагал, что Ульдиссиан должен знать его, и, убедившись в обратном, был несколько обескуражен.

– Все они пред тобою в страхе, – презрительно хмыкнув, продолжал Зорун Цин, – однако на деле изловить тебя оказалось проще простого. Порой мне даже думается, стоило ли затевать все это, стоило ли идти на обман и предательство…

Ульдиссиан вновь попытался сказать хоть слово и вновь ничего не добился.

– Будь покоен, друг мой, скоро ты заговоришь! Прежде, чем я решу, как быть дальше, мне нужно многое о тебе выяснить.

За спиной чародея возник некто огромной величины. Отчего-то этот звероподобный гигант заинтересовал Ульдиссиана куда сильнее, чем тот, кто взял его в плен.

Зорун оглянулся назад.

– Терул! Подай сюда тот черный ларчик с третьей полки. Живей!

Слуга Зоруна двинулся выполнять приказание, но прежде взглянул Ульдиссиану в глаза. Как ни хотелось пленнику заговорить, он знал: все старания окажутся тщетны.

– Терул показался тебе страшным на вид? – спросил маг, приняв оживление Ульдиссиана за испуг. – Поверь: в мире немало вещей куда более страшных. О нем ты, асцениец, не тревожься… тревожиться тебе надлежит в первую очередь на мой счет.

С этим он поднял только сейчас замеченный Ульдиссианом посох и что-то забормотал. Руны на посохе вспыхнули.

В ушах Ульдиссиана эхом отдался пронзительный вопль. Лишь спустя пару секунд сын Диомеда понял, что кричит он сам. Все тело внезапно охватила невыносимая боль, как будто с него дюйм за дюймом сдирают кожу.

– Это всего лишь ощущение, мнимость, – пояснил маг, – но вскоре она станет явью. Сия демонстрация предпринята, дабы подвигнуть тебя к откровенным ответам на любой мой вопрос. Понятно?