А те люди, за которыми, пока курю, я наблюдаю, когда они входят! Ну и сброд! Одни пожилые тетки, которые всегда на всё ходят от скуки, потому что на пенсии. Или просто взрослые, вроде как родители пришли на родительское собрание. В дверях — организатор, который издалека выглядит продавцом, потому что молодой, худой, заморенный, но при галстуке, а галстук из полиэстера — на резинке, зеленый, узенький, как завядшая веточка петрушки. Вот оно — непостижимое противоречие судьбы работника торговли! Изможденный, щеки впалые, но в костюме, потому что фирма требует. Пусть даже помятом. Пусть пешком, но при галстуке. Пусть даже из пластика. Ну и с элегантным органайзером под мышкой. А в нем на мелованной бумаге записаны рецепты счастливой жизни. Ковра в доме нет, но жидкость для чистки ковров есть! И стоит этот бедный парень с бейджиком ПЕТР на лацкане пиджака и каждому входящему дает пачку кофе! А девчатам — чулки. Ой, надо было сюда с Сашкой и Фелюсем прийти, тогда бы нам три пачки кофе достались, а если бы еще пани Майю взять с собой, то и чулки… Впрочем, можно попробовать три раза войти…

Выложенные на стеллажах в холле солдатского клуба противогазы строят нам психопатические мины. Разные макеты, окопы, первая помощь на случай начала войны, причем бесталанно намалеванная. Каждый персонаж с глупой рожей. Но есть что-то и для нас! Висит листок, распечатанный на принтере, вставленный в пластиковый файл, что встреча состоится в столовой. К этому стрелка и рисуночек: образцовая дама в сером костюмчике, под мышкой органайзер, а на лице выражение солидности и открытости. И тут Марыся как начала мне руку жать да трясти, как начала тепло свое душевное на меня изливать. Столовая заставлена стульями так, словно сейчас здесь состоится премьера спектакля любительского театра. Впереди стол, стул. Вода в стакане. А еще доска, а на ней мелом разные графики, кружочки. Публика? Как на родительском собрании в средней школе. Одни Взрослые. Одни Серьезные Родители. Надеюсь, что, несмотря на средний уже возраст, я мало смахиваю на собственного отца и никогда не буду выглядеть как обеспокоенный судьбой ребенка Родитель. Не стану я строить серьезное и озабоченное лицо, не буду так скромно, так тактично вытирать нос. Не буду таким опрятным и такой деловой рожи никогда не скорчу! Nikagda, Саша! Мы бандиты, мы мафиози! Между тем замечаю несколько давнишних знакомых. Из Сосновца, из Мысловиц, из Явожна. Среди прочих забрела сюда и моя старая преподавательница польского, сегодня уже пенсионерка. Пани Малгожата Косибродзкая. О, она никогда не вписывалась в рамки, не придерживалась прямой линии, никогда ножки вместе, носик вверх, никогда не была безукоризненно прилизанной, как эти тут. Наоборот, какая-то растрепанная, погруженная в мысли… С сеткой-авоськой в руке, в слишком больших очках… Дешевая оправа. Согбенная интеллигентка. Как она сюда попала, что она тут делает? Видать, кто-то из учеников встретил ее после долгих лет. А она, как будто не с нашей планеты, даже не поняла, куда идет. Подумала, что это конкурс чтецов, потому что как раз в таких столовках проводились районные туры. Короче, пришла и растворилась. А здесь такие разговоры: привет, Марыся, как, продала? И вдруг: Марыся, Марыся, просим, просим!

А Марыся, стало быть, мою руку отпускает (потому что держала меня, чтобы я еще больше проникся ее теплом), выходит на середину и начинает такое, что никак в голове моей не может уложиться, какую-то дичь несет, главным пунктом которой является представление и восхваление некоего Романа. Типа его черты и достоинства. Господа! Роман, ну… Это такой человек, который для меня так много значит, ну… Это человек, на которого я стараюсь равняться, не только в работе, вот, но и в личной жизни… Ну, в общем, для меня он вроде как гуру, вот. Столько по свету колесил, такой светский, такой умный, ну… Так что, господа, попросим виновника этого события, Роман, пан Роман Олехо́вич, поприветствуем, поприветствуем, пан Роман! Приглашаем! И сама первая начинает дико хлопать в ладоши и одновременно, хлопая, пятиться к кулисе. Со стандартной улыбкой от уха до уха. Там и сям раздались вялые хлопки, скорее из вежливости, типа ладно уж, если этот ваш Роман такое восьмое чудо света. Дольше всех и громче всех рукоплескала сама Марыся. Выходит Роман. На лацкане бейджик «РОМАН, спонсор». Человек уже немолодой, не красавец, но выглядит моложаво, в светлом костюме, но с нахально бросающимся в глаза пятном, при галстуке, тоже синтетическом, узком, на резинке. С неподвижным лицом, как будто этот галстук мертвой хваткой сдавил его горло. С порезом после бритья. С чубчиком, прилизанным водой. Какой-то весь бледный и амебообразный. Ходит с воющим микрофоном туда-сюда, топчется, точно по навозной куче.

Господа! Представьте себе, господа, лежу я как-то утром с моей женушкой и думаю. А ведь нет у меня собственного дома. Мне пятьдесят, а собственного дома нет, времени у меня совсем мало осталось, здоровье свое понемножку трачу (переводит взгляд на молодежь в первом ряду). Оно конечно, молодежь не задумывается о том, как дальше сложится жизнь. Молодым хорошо, потому что они здоровые… И тут он отыскивает в толпе самую жалкую из пенсионерок и спрашивает ее: «А вот вы, скажите, пожалуйста, сколько в месяц у вас уходит на лекарства?» А та говорит, что в общем немного. Облом. На что Роман: «Могу поспорить, что в этом зале есть люди, которые расходуют на лекарства значительно больше! Кто хочет быть всегда здоровым, поднимите руку! Лес рук, вижу, что лес рук!»

Смотрю я на старую преподавательницу польского и думаю: поднимет руку или нет? Как можно поднимать руку? Как можно позволить втянуть себя в этот детский сад? Не поднимаю. А этот самый Роман делает ладошку козырьком, вроде как солнце его слепит, смотрит в зал и ко мне: «А вы, да вы, в темно-синем свитерочке, вы что? Не хотите быть здоровым? Хотите, но… Ну тогда попрошу лапки вверх!» (Легкий смешок в зале.)

Ну так вот, тогда в той постели взглянул я на свою жизнь, что дожил до того, что нет у меня ни времени, ни денег. Всегда это были деньги фирмы, не мои. Я вообще, выходит, не жил. Но все это изменилось пять лет назад, когда… Но об этом позже.

А вы, господа, бывали в Бразилии, в Риво? Потому что он-то был. Вот только говорит не «в Рио», а «в Риво». Кто из вас был в Риво? Кто хочет поехать в Риво? А какие там чудеса, какое солнце, какие деньги. Лагуна. Прекрасные пляжи и прекрасные женщины. И я вас умоляю, когда вы оказываетесь на ихнем там Христе в ихнем там Риво, то дух захватывает! И тут один парень из зала голос подал, что, дескать, был там, чем совершенно этому Роману все карты смешал. И что тот пляж, о котором он говорит, совсем в другом бразильском городе, а не в каком не в Рио, потому что он там бывал, а Роман, судя по всему, никогда там не был, разве что в каком-то никому не известном Риво. А солнце, так это каждому дураку известно, что в Бразилии солнце есть. И чтобы знать это, вовсе не обязательно туда ездить. Но Роман не смутился, засиял еще больше и перешел к более привычным нашему сердцу красотам.

Господа! Зачем стоять на остановке, если можно ездить в прекрасных машинах? В жизни на самом деле есть вещи гораздо более интересные, чем затаскивание купленного в супермаркете к себе, на пятый этаж, без лифта. Я правильно говорю? Есть занятия получше? Не слышу! Даааа! Еще раз! (Тут он приложил руку к уху, вроде как не слышит.) «Дааа!» — сотрясается зал, как в детском саду, когда дети отвечают на вопросы воспитательницы, пришла ли Весна. Дааа. Дураку понятно, есть в жизни занятия и поинтересней, чем таскать покупки на пятый этаж. Я же, господа, заезжаю на машине прямо в свой теплый гараж и говорю своей женушке: Чеська, если неохота доставать из багажника покупки, хрен с ними, пусть там и протухнут, новые купим! Просто теперь мы можем себе это позволить. (Чеська в зале в первом ряду, у нее свои пять минут славы. Смущается, жеманится, улыбается налево и направо, принимая поздравления.) А и пускай там остаются, не стану с ними возиться! (Чеська пронизывает многозначительными взглядами сидящих рядом пенсионерок: вот, мол, какой мужик оборотистый мне достался, вот какое счастье! А уж раскраснелась-то, раскраснелась!)