Особенно частенько пришлось Гизи использовать свои лекарские таланты летом – осенью 41-го. Тогда боец Загитов, проходивший военную службу в Таллине, параллельными с лейтенантом Ивановым дорогами с боем отходил от новых прибалтийских границ аж до железнодорожной магистрали Москва – Ленинград…

Сашу Лисименко война тоже сорвала с учебы. И тоже буквально за год до окончания текстильного техникума. Но пришла беда – открывай ворота! В первые же недели войны Лисименко добровольцем ушел на фронт. А там науке ненависти враг учил каждый день. Чего стоило одно только увиденное и пережитое во время прорыва немецкой обороны на озере Селигер! Тогда противника пришлось штурмом выбивать из небольшого поселка, превращенного им в мощный опорный пункт. Атака была такой стремительной, что гитлеровцы не успели уничтожить следы своих преступлений. На улице штабелями лежали вымороженные трупы стариков, женщин, детей. А рядом стояли заполненные бензином бочки и валялись соломенные факелы… После такого красноармейцу Лисименко и его товарищам уже не надо было читать политотдельские листовки о бдительности и ненависти к врагу. Пленных тоже стало тяжело брать – палец сам на курок ложился.

Впрочем, мало ли в чем на войне приходится себя преодолевать. Взять хотя бы те же выматывающие душу и тело бои за город Холм в марте—апреле 1942 г . Что с того, что по низким берегам реки Ловать, вдоль которой еще семь месяцев назад пробивался к своим лейтенант Иванов, Саша Лисименко теперь наступал. Все те же тяжелые кровопролитные бои. А еще непроходящая усталось. И грязь – она была везде и всюду. По колено в этой водяной жиже ему и другим ребятам из артполка приходилось ежедневно ходить за три—четыре километра на полковые склады и таскать оттуда к себе на передовую все, что требовалось для «поддержания огня»: от ящиков с боеприпасами до мешков с продовольствием. Между прочим, на день тогда выдавали каждому не более двух сухарей…

От такого питания в атаку шли на ватных ногах. И на одном морально-волевом факторе, с помощью которого приходилось еще преодолевать и головокружение от голода. Единственно, на что не надо было тратить силы, так это на преодоление естественного чувства страха. Его успешно подавляла почти смертельная усталость. И все та же непреходящая ненависть к врагу.

Со временем вопрос с питанием наладился. И даже были передышки. Вот только злость, став более привычной и расчетливой, никуда не делась. И в этом был секрет мгновенного преображения Гизи Загитова и Саши Лисименко в бою. Встретившись и подружившись на войне, эти добродушные и смешливые по натуре ребята в боевой обстановке превращались в умелых, отважных бойцов, где невероятная дерзость и находчивость Загитова удачно сочетались с расчетливой отвагой и редким самообладанием Лисименко.

Надо ли удивляться, что именно этих двух бойцов в мае 1942 г . старший лейтенант Иванов перетащил к себе, во взвод оптической разведки. Там, «впереди передовой», только такие ребята и могли справиться. Ведь цели они частенько высматривали буквально на виду у противника, или, как говорили сами бойцы, «сидя у фрица на мушке».

А как же иначе? Как еще осуществить точную засечку координат огневых позиций противника?

Только визуально, глаза в глаза. В любых погодных условиях. В любой обстановке.

Попробуйте-ка в мирных условиях в самый погожий летний день просидеть, замерев на час-другой на дереве, или пролежать распластанным на земле – мало не покажется!

А если под дождем промозглой осенью? А зимой в лютую стужу? А еще под пулеметным или артиллерийско-минометным огнем, ни на секунду не прерывая наблюдения, не сбиваясь в координатах, чтобы цель была точно накрыта, и по возвращении в дивизион ребята не встречали насмешливым: «Привет, „мухобой“!»

Тут выдержку стальную нужно иметь. Каковую, кстати сказать, проявил тот же Саша Лисименко в феврале 43-го, когда влетевший в их блиндаж снаряд ранил и самого Сашу, и всех его подчиненных с первого поста взвода оптической разведки. Отправив раненых на попутной машине в санчасть и оставшись в одиночестве, истекавший кровью Лисименко еще несколько часов корректировал огонь наших батарей. Да как! В течение всего боя безошибочно наведенные им огневые расчеты точнехонько укладывали снаряд за снарядом в местах наибольшего сосредоточения войск противника.

Чуть позже за этот подвиг, за эту высококлассную работу Александр Лисименко первым из рядового и сержантского состава разведдивизиона был удостоен ордена Красной Звезды.

Впрочем, лиха беда начало! Служба в ОРАД (как и вообще на войне) требовала смелых да умелых. Когда три года спустя суровой фронтовой судьбе потребовалось к трем вышеназванным героям добавить четвертого смельчака, она выбрала старшего сержанта А. Боброва – их однополчанина с батареи звуковой разведки.

Как и Г. Загитов, Алексей Бобров начал службу в Красной Армии еще в 39-м году. В допризывном возрасте будущий разведчик успел сделать две вещи: окончить девятилетку и получить три судимости. Какая недюжинная, необузданная энергия провела его через школьные коридоры в тюремные – сказать трудно. При вовсе не злобном, но вспыльчивом, воспламеняющемся, как порох, характере и живых родителях Алексей беспризорничал, бузотерил, без устали убеждая себя и других, что любые рамки умеренности не для него. Как при этом проскакивал еще и рамки законности – сам не замечал.

Неизвестно, что уж там предприняла вконец отчаявшаяся мать, какие в военкомате доводы приводила, но против всех существовавших тогда строгих правил обремененного судимостями Алексея Боброва в ряды Красной Армии все-таки взяли.

Нелегкая, построенная на жесткой дисциплине армейская служба, а главное, разразившаяся вдруг война серьезно преобразили Боброва. Попав буквально с первых дней войны в кровавую фронтовую кашу, осенью 41-го он зло и одновременно расчетливо дрался под Москвой. А оказавшись в мае 42-го в «хозяйстве» лейтенанта Иванова, так и прошел с разведдивизионом по нелегким фронтовым дорогам аж до самого Берлина. Осенью 1944 г . мать Алексея получила письмо с фронта. Командование части, в которой воевал ее сын, извещало, что Алексей «награжден высокой правительственной наградой – орденом Красной Звезды». Далее в письме рассказывалось о том, как «много раз приходилось ему выполнять боевую работу в трудных условиях непосредственно под огнем противника. И он никогда не покидал боевого поста. С помощью Алексея Петровича разведаны несколько сот вражеских батарей и несколько десятков батарей уничтожены или подавлены» [18].

Товарищи по батарее звуковой разведки Боброва действительно ценили. За дерзкое и одновременно совершенно не выставленное напоказ бесстрашие. За верность товарищескому долгу. За неунывающий нрав. И подлинно тёркинскую способность метким словом да озорной шуткой и в бой поднять, и напряжение разрядить.

А уж в умении петь «русские народные, блатные, хороводные» равных ему не только в дивизионе – в бригаде не было…