– Рекс, мне страшно.

Девушка выдохнула эти слова почти беззвучно, но он услышал.

– Я знаю, милая, – сказал он. – Но не позволяй страху овладеть тобой. Я заберу тебя прочь от всего этого. Завтра же утром повидаюсь с твоим отцом.

Фенела издала протестующий возглас.

– Нет-нет, я решил, – настаивал он. – Я должен позаботиться о тебе прямо сейчас, ты же сама дала мне на это право, а так больше продолжаться не может. Эта жизнь не для тебя, да и мое терпение уже истощилось!

– О, дай же мне время… не предпринимай ничего, пока… ну ты же обещал!

– Твое благополучие для меня важнее, чем любые обещания, – решительно отрезал Рекс. И он еще плотнее прижал ее к своей груди. – До сих пор некому было о тебе позаботиться. Теперь я собираюсь этим заняться. Просто предоставь все мне, Фенела, нежная моя, и, обещаю: либо я сделаю тебя счастливой, либо погибну в борьбе за твое благополучие!

Он вновь покрыл лицо девушки поцелуями, и у нее недоставало больше сил хоть как-то выразить свой протест. Ее губы, захваченные его губами, попытались было что-то произнести, но он заглушил все попытки поцелуем.

«Ах, отчего не дать Рексу полную волю? – пронеслось в голове у Фенелы. – К чему сопротивляться?»

Течение жизни уносило ее, оно уже вышло из-под контроля. Все, чего сейчас хотелось Фенеле, – это объятий Рекса, его рук, его жадных губ на своем лице!

– Я люблю тебя!

Она услышала свой собственный голос как бы со стороны – горячий, дрожащий от неведомой ей прежде страсти: ведь она сама не знала, что способна на такое безумие!

Фенела быстрым шагом пересекла лес, пока не вышла на маленькую полянку, где стояла старая, разломанная простая деревенская скамейка.

Молодая поросль наполовину скрывала ее, а сверху нависали огромные ветви каштанов. Когда-то это место служило излюбленным убежищем для маленьких Фенелы, Реймонда и My – чуть ли не с самого их младенчества.

Когда бывало плохо, они прятались здесь, чтобы втайне облепить душевные раны, или поверять друг другу свои беды, или вместе составить план, как им одолеть общего врага…

Сегодня Фенела пришла сюда одна, но с местом этим было связано столько воспоминаний, что само присутствие здесь уже действовало на девушку успокаивающе и хотя бы отчасти смягчало охватившую ее безысходную скорбь.

Фенела опустилась на скамью и спрятала лицо в ладони. Нет, она не плакала, слезы казались ей теперь слишком большой роскошью, как будто она уже переступила грань человеческого отчаяния и чувствовала себя совершенно потерянной, как бы уже несуществующей – и даже не было сил позвать на помощь.

Предыдущая ночь и последовавший за ней день, похоже, лишили ее всего в жизни, оставив лишь возможность поддерживать свое физического существование, и кровь теперь вяло, как бы по инерции струилась в ее венах.

«Этого не может быть», – тупо думала она.

Случившееся представлялось теперь, задним числом, каким-то зловещим ночным кошмаром, от которого ей никак не удавалось пробудиться.

Она была слишком несчастна, чтобы хотя бы просто спросить себя: что же делать дальше? Оставалось лишь сидеть, тупо уставившись в пространство, и вяло благодарить судьбу за царящую вокруг тишину леса, за счастье находиться вдали от людей, не слышать больше их голосов и постоянного, непрекращающегося, почти невыносимого плача My.

Бедняжка My! Фенела понимала ее состояние и сочувствовала сестре, даже несмотря на то, что ее собственное положение граничило с катастрофой. Но главные заботы – о My! Девочка в полной истерике, на пороге нервного срыва…

Всю ночь Фенела буквально баюкала ее на руках, не смея заснуть из-за приступов безумного детского отчаяния, вспыхивавших с новой силой каждый раз, когда Фенела уже надеялась, что сестренка наконец-то забылась тревожным сном.

– Это невыносимо, Фенела! – твердила девочка вновь и вновь. – Я не вынесу. Я не смогу вернуться в школу, никогда, никогда. Обещай, что я не пойду туда больше!

– Обещаю, – говорила Фенела и повторяла свое обещание опять и опять, терпеливо и ласково.

– Но что же со мной будет?

– Пойдешь в другую школу.

– Но меня не примут! Здесь же все всем известно! Ведь мне придется назвать свою фамилию, ведь так?! И когда они узнают, кто я, они откажутся меня брать! Вот увидишь, так и будет!

– Уверена, они не пойдут на такую несправедливость, – возражала Фенела.

– Ну, а даже если они и возьмут меня, – упорствовала My, – ты только представь себе, что начнется, когда девочки разузнают обо всем?! Они станут перемигиваться и хихикать за моей спиной и перешептываться друг с другом, Фенела, я не могу, я не вынесу!

Фенела и сама чувствовала, что еще немного – и она тоже не вынесет, но что же поделаешь, что?! Они загнаны в узкий тоннель – и выхода нет, только вперед.

Они должны идти вперед, должны жить, молясь и надеясь, что вдалеке блеснет свет – свет спасения из кромешного мрака, окружающего их.

И даже останься Илейн в живых, ситуация ненамного бы улучшилась.

В глубине сознания Фенела все время вновь и вновь возвращалась к мучившей их проблеме, гадая, не окажутся ли они все в еще худшем положении, если оправдается слабая надежда на выживание Илейн, чем в случае, если она в конце концов все-таки умрет?

Как бы то ни было, при любом исходе скандала не миновать. Никуда не деться от кошмаров полицейского дознания и ужасов публичного позора.

Никогда не забыть тот ужасный момент, когда доктор Вуд заявил, что обязан сообщить в полицию о случившемся.

До тех пор они были слишком взволнованны, чтобы беспокоиться о чем-нибудь, кроме спасения самой Илейн. Но тут Фенела поняла, что было бы разумнее уничтожить оставленную Илейн записку, где та сообщала, что приняла смертельную дозу имевшегося у нее наркотика, и подробно объясняла, почему именно она это сделала.

«Ах, если бы у меня сразу хватило сообразительности, – думала теперь Фенела, – забрала бы я эту записку у Саймона – и сожгла…»

Однако с обреченным чувством она тут же подумала, что ее поступок, несомненно, обнаружился бы рано или поздно и лишь навлек бы на них еще больше неприятностей.

Увы, если бы черным по белому не излила Илейн в этой злополучной записке свои пылкие упреки Саймону, возможно, тогда бы…

Фенела резко выпрямилась, тряхнула головой. Что толку в пустых рассуждениях?

Факт остается фактом: Илейн лежит сейчас при смерти, а в руках полиции находится письмо, где говорится, что она готова была покончить с собой из-за Саймона Прентиса.

Кровь стынет в жилах при воспоминании о зрелище, открывшемся их глазам, когда они обнаружили Илейн лежащей на полу спальни, и память об этом настолько врезалась в сознание Фенелы, что девушке казалось: это видение будет преследовать ее всегда.