* * *

Девица появилась на острове на следующий день. Приплыла на лодке с каким-то пареньком из местных. Август как раз сидел на берегу, смотрел, как рассветное солнце золотит черные стены маяка. Эти утренние часы нравились ему особенно, они отгоняли призраков ночи, вселяли в Августа если не веру в новый день, то хотя бы силу этот день прожить. Гостей он не ждал, гости нынче приплывали на остров с другой стороны, высаживались на дощатой пристани возле дома-химеры, маяк обходили стороной. А девица вот не обошла.

Она выбралась из лодки, что-то тихо сказала парнишке, и тот, кивнув, остался ждать, сам на берег не сошел. На Августа он почти не смотрел, разглядывал маячную башню, щурясь от неяркого еще солнца. А девица смотрела на Августа, и ему вдруг подумалось, что приплыла она именно к нему. Хотя быть такого не могло. Тем, кому до него еще было дело, на острове он показываться запретил строго-настрого. Хорошо хоть слушались, не перечили. От Виктора с Настей два раза в неделю появлялся мужичок, привозил еду и чистую одежу, забирал старую, грязную, интересовался, не нужно ли Августу еще что-нибудь, и, получив отрицательный ответ, уплывал обратно. Может, девица сменила того мужичка?

Август сощурился, всматриваясь. Щурился он теперь больше по привычке, чем по необходимости, зрение стало многим лучше, чем раньше, сказывалось серебро. Смотреть особо было не на что. Тщедушная фигурка, черная блуза, черная юбка, черная же шляпка с вуалеткой. Из-за шляпки не было возможности разглядеть лицо, но отчего-то подумалось, что девица невзрачная и неинтересная. Август отвернулся. Какое ему дело до незнакомых девиц? А вот девице до Августа дело было, потому что направилась она именно к нему, остановилась в сторонке, словно боясь отвлечь от созерцания уже теряющих рассветную позолоту стен. Стояла, не мешала, но и уходить не спешила.

– Вам чего? – спросил Август не слишком приветливо. – Если приплыли устраиваться на работу в замок, так не с той стороны острова причалили.

– Август Адамович? – Голос у девицы оказался весьма приятного тембра, а то, что она знала его имя, заставило не то чтобы удивиться, но слегка заинтересоваться.

– Он самый. С кем имею честь?

Сейчас, когда девица была совсем близко, он мог разглядеть ее более внимательно. Не красавица, но и не дурнушка, остроносая, скуластая, широкоротая, с глазами какого-то невнятного серо-зеленого цвета, с ямочкой на подбородке, с каштановыми волосами, стянутыми в строгий пучок. Одежда недорогая, но аккуратная, скроенная по городской моде. Шляпка с вуалеткой опять же… Что занесло такую птичку на его остров?

– Я Соня… – Девица смутилась, сжала кулачки и продолжила: – Софья Ивановна Леднева.

Последовала пауза, которая, наверное, казалась девице неловкой, а Август всего лишь вспоминал, откуда ему знакома эта фамилия. И вспомнил, а девица по глазам поняла, что вспомнил, затараторила быстро, словно боялась, что он ее остановит, не позволит договорить:

– Я жена… – из узкого рукава появился и тут же исчез в кулаке белоснежный платочек. – Жена Федора Леднева, племянника Евдокии Тихоновны.

– Племянника?.. – Он знал только одного племянника. Этого племянника Дуня считала родным, болела за него всей душой, сердце из-за него рвала. Настоящий ли, названый ли – это не имело никакого значения ни для нее, ни для Августа. Оказывается, есть настоящий племянник? Должен был быть, Дуня что-то такое рассказывала. Единственный сын ее деверя, помнится. Жил в Перми, с Евдокией виделся в последний раз в младенчестве.

– Федя умер. – Платочек к глазам она так и не поднесла, только сжала покрепче. А глаза невнятного серо-зеленого цвета остались совершенно сухими, разве что тени под ними залегли. Или это тени от ресниц? Ресницы у барышни длинные. – Полгода уже как…

Федя умер. Ушел по доброй воле вслед за Айви. Он ушел, а вот Август остался, не взяла его с собой Евдокия. Или не про того Федора сказ? Ясно же, что не про того, а вот думать по-другому не выходит.

– Что – полгода? – Наверное, следовало встать, выказать соболезнование, но лицемерить Август не стал. Не знал он и чужого Федора, ни эту вот его жену.

– Полгода, как Феди нет, – голос девицы дрогнул, но плакать она и сейчас не собиралась. Или отплакала уже, или не особо-то печалилась из-за мужниной кончины. – Вы меня простите, Август Адамович, я, наверное, зря приехала…

Зря, очень даже зря. Какое ему дело до ее бед?

– Я сирота. – На Августа она не смотрела, а смотрела на свои сжатые в кулаки руки, говорила тихо, словно заставляла себя говорить. – Никого, кроме Феди, у меня не было. И у него никого, кроме меня… Его родители умерли. Вы, должно быть, знаете.

Ничего он не знает. Когда жил счастливо с любимой женой, дела ему не было до чужих родственников, а сейчас, в несчастье, и подавно. И врать девице Софье Ледневой он не станет.

– Не знаю. – Август пожал плечами и за незнание свое извиняться не стал. В конце концов, это она к нему явилась непрошеной гостьей, а не он к ней.

А она вздохнула, посмотрела не с осуждением, а с непонятным каким-то выражением, будто это ей было неловко от его незнания.

– Я понимаю, – сказала и замолчала, не решаясь продолжить этот странный, неудобный для обоих разговор. – И если вы решите…

– А я вот пока не понимаю. – Август отмахнулся от ее неловкости, посмотрел пристально. – Вы зачем явились?

Получилось грубо. Но лучше уж сразу грубо, чем ненужные надежды. Евдокии нет, племянника ее нет, остальные родственники умерли. Осталась одна эта девица, которая даже Евдокии не родственница, не говоря уже о нем.

– Зачем?.. – Она посмотрела на него растерянно, будто и сама не понимала, что делает на этом острове.

– Да, зачем? – повторил свой вопрос Август. – Раз явились, значит, вам что-то от меня нужно.

– От вас? – А сейчас девица казалась удивленной. – Я явилась не к вам, а к Евдокии Тихоновне.

– Евдокия Тихоновна умерла, – сказал, и в сердце привычно уже заворочалась острая игла боли. – Вы должны были это знать.

– Узнала. – Девица кивнула. – Когда приехала в Чернокаменск. Примите мои искренние соболезнования, Август Адамович.

В отличие от него, она слова соболезнования произнесла. Вот только насколько искренними они были? Август лишь кивнул, дожидаясь, что же будет дальше, когда незваная гостья наконец приступит к делу.

Приступила. Поняла, наверное, что юлить с ним бесполезно. И к жалости взывать тоже.

– Мы хорошо с Федей жили. – Говорила она теперь тихо, но твердо, так, что сразу становилось понятно вздумай Август ее остановить, ничего у него не выйдет. – Целый год после свадьбы. Я думала, вот оно счастье. Знаете, когда ты один-одинешенек на свете, когда уже не веришь, что может быть по-другому, и вдруг появляется человек, который как часть тебя? – спросила и в глаза заглянула.

Понимает ли он? А, пожалуй, что и понимает!