Этот аргумент повторяется по всему тексту, когда приводится какое-либо описание накопления энергии и ресурсов в виде «отравы»: «Тот, кто посылает сильных людей в атаку на сильных, должен погибнуть; а тот, кто посылает слабых людей в атаку на сильных, должен стать царем. Если государство обладает мощью и не ввязывается в войну, тогда эта отрава проникает внутрь него. Появляются обряды, музыка и паразитирующие чиновники, а государству грозит неизбежное схождение на нет. Но если страна сильна и ведет войну, тогда отрава передается на врага. У государства не появится никаких обрядов, музыки или паразитирующих чиновников, и оно всегда будет сильным». Носители других вариантов данной концепции утверждают, что накопленную энергию народа необходимо направлять на врага, а если этого не сделать, в обществе воцарится подлость и появится масса нахлебников. Для поддержания порядка в государстве народ должен быть слабым, а слабым он может оставаться, если только постоянно направлять его богатство и энергию на войну»39.

Таким образом, сформированное для войны государство в том виде, как оно подвергнуто анализу в «Книге правителя области Шан», требует не только того, чтобы вся энергии народа посвящалась земледелию и войне, но и постоянного наличия под рукой новой войны для ее развязывания, очередного врага, достойного разгрома. В конечном счете война велась не в целях приобретений, а ради потерь, чтобы израсходовать энергии и богатство, которые иначе накопятся в руках тех, кто в силу своего растущего богатства стал бы заботиться о собственных интересах, а не служить интересам государства.

В такое государство вкладывается все больше ресурсов для подпитки войн, которые теперь служат одной-единственной цели поддержания функционирования заведенного механизма. Рано или поздно энергия народа и ресурсы, потребляемые войнами, становятся для государства неподъемными, и в этот момент случается его крах. Мы имели дело с «государством-само-убийцей», «приговоренным судьбой на самоликвидацию»40. Как предстоит удостовериться, эта судьба, подразумевавшаяся автором «Книги правителя области Шан», однозначно настигнет империю Цинь в ее крахе.

Когда с разгромом его последнего соперника царь Цинь стал хозяином цивилизованного мира, он и его двор полностью осознавали беспрецедентную природу своих достижений. Как отметил один придворный, они превзошли легендарных мудрецов древности, в свое время совершивших величайшие подвиги. И теперь они должны были приступить к воплощению в жизнь фантастических программ, разработанных, чтобы учредить новую эру в истории человечества, эру безусловного единства1.

Все же Цзя И позже должен был признать тот факт, что династия Цинь рухнула через два десятка лет потому, что она не поддалась необходимым изменениям. Вразрез с провозглашенным намерением дать новый старт в полностью преобразованном мире, правители династии Цинь не смогли отказаться от учреждений эпохи Сражающихся царств и попытались управлять объединенной территорией методами, с помощью которых они ее до этого покорили. Представления правителей Цинь о грандиозных преобразованиях не удалось воплотить в масштабные изменения, потребовавшиеся с окончанием непрерывных войн. Эта задача выпала на долю правителей династии Хань, которой достался Китай после поражения династии Цинь. Им предстояло коренное переустройство общественной системы и культурные нововведения, которые определили внешнюю форму одной из империй нашей планеты. Масштаб задач, стоящих перед династией Цинь с точки зрения налаживания имперского порядка, просматривается в изменениях, которые они попытались внести во время их совсем недолгого правления.

Первое изменение, проведенное в царстве Цинь, заключалось в сотворении нового титула и образа для правителя. Объединение требовало учреждений и ценностей, пересиливающих региональные связи, причем верховной властью для этих учреждений и ценностей должен служить практически обожествленный монарх, правящий в качестве доверенного лица небесных сил. Назначенная свыше династия такого правителя отстраняется от происхождения в областях, входящих в состав его владений. Чтобы получить право на службу такому небесному монарху, доверенные лица государства должны отказываться от своей семьи и рода. Сановники императора, несмотря на возвышение над остальным обществом, становятся слугами монарха, облеченными его властью.

Царь династии Цинь присвоил себе титул хуанди, получивший на западе не совсем верный перевод «император». Ди слыл высшим божеством царства Шан, считающегося первым в истории Китая государством, во второй половине 1-го тысячелетия до н. э. располагавшимся в центральной долине реки Хуанхэ. Однако к началу периода Сражающихся царств его значение стало совсем другим. Мифических святых героев той культуры, которые якобы создали человеческую цивилизацию, называли ди, что означало их сверхчеловеческую власть. И четыре высших божества в религиозном пантеоне Цинь известны под титулом ди, соответствующим обозначениям на диске компаса, воплотившем в себе небесное пространство.

Своей претензией на титул ди царь Цинь сделал заявку на божественное происхождение своей власти, усиленной определением хуан, означающем «сиятельный» или «величественный». Этот эпитет часто всего использовался в сочетании с Небесами. Объявляя себя первым хуанди, первый китайский император претендовал на роль начинателя новой эры и прародителя второго, третьего и четвертого хуанди, то есть династии, которой суждено дожить до конца времен, как только ее владения достигнут пределов мироздания. Чтобы преодолеть пределы человеческого бытия и удостоиться бессмертия, первый китайский император положил начало жертвоприношениям фэн и шань, ради которых он поднимался на гору Тай, откуда он общался с высшим божеством.

Стремясь как-то обосновать небесное происхождение его титула, первый китайский император совершил объезд всех своих новых владений и описал свои достижения в поэмах, высеченных на вершинах гор. Тексты шести таких надписей сохранились до наших дней, и в них император сообщает о том, как его благословение даровалось всем живущим в пределах четырех морей существам «при свете солнца и сиянии луны», «везде, куда ведут человеческие пути», опускаясь даже до всех тварей живых и растений. Пределы его власти и милосердия охватывали всю вселенную2.

Такое новое представление о правителе было к тому же предельно ясно сформулировано в философском труде, выполненном по заказу первого главного министра царя Цинь по имени Люй Бувей. Текст трактата «Весны и осени господина Люя» (Люй ши чунь цю) был составлен в соответствии с календарем, и его автор уверяет, что правитель следует порядку Небес. Точно рассчитанным заявлением первый китайский император утверждал, что его приход к власти обусловлен небесным циклом, называемым циклом из пяти фаз, и в этом факте воплотилась высшая воля Божественного провидения.

Для того чтобы придать столице империи вид вселенной в миниатюре, начались масштабные строительные работы. Новый императорский дворец сориентировали по Полярной звезде в созвездии Большой Медведицы, считающейся у китайских астрологов неподвижным центром небесного свода. Созвездия в виде огромных статуй отлили из оружия, взятого у солдат побежденных царств, и копии дворцов правителей всех покоренных государств служили изображением поверхности Земли в миниатюре.