Я повесила трубку. Взгляд Джесси был холоден и спокоен. Я смотрела, как он заряжает оружие, и страх все глубже заползал в мою душу.

Отец ушел от прямого ответа. Они оба обращались со мною так, словно я совсем уж не могла постоять за себя. Конечно, Джесси иногда сетовал, что именно так я с ними обращаюсь, и вот, пожалуйста — поменялись ролями. Теперь мое собственное лекарство горчило у меня же во рту.

— Я просто проявляю предусмотрительность, — объяснил он, положив запасную обойму на кухонный стол.

— Молодец. Только есть люди более предусмотрительные, чем ты.

Он взял в руки пистолет.

— Тогда считай, что это еще одна возможность снять стресс.

— Хорошо. Только тревоги у меня от этого не убавится. Ничуточки.

— Завтра поедем на стрельбище. Тренировочная стрельба по мишеням — отличный способ расслабиться. Прицел, дыхание, огонь. Здорово помогает собраться.

— Блэкберн, иногда у меня живот начинает от тебя болеть, честное слово!

— Успокойся. Тебе нужен механизм для снятия тревоги. И у меня он есть. Самый лучший, какой только можно придумать. — Он посмотрел на пистолет: — Этот вот убийственный по своей силе механизм.

К полуночи взошла луна, окутав колдовским белым сиянием Монтерей-Пайнз, чьи очертания виднелись в круглые окошки-иллюминаторы. Мне было совершенно не до сна, но Джесси выключил настольную лампу и протянул мне в темноте руку.

— Давай-ка попробуем все-таки поспать.

Я встала. Он отправился на кухню и принял там две таблетки болеутоляющего. Выключая музыку, я заметила, что снотворное, помогавшее ему бороться с бессонницей, он отложил в сторонку.

— Джесс! Что это еще за дела?

— Только не сегодня.

— Но сегодня ничего не произойдет. Не надо нарушать порядок приема лекарств!

Несколько месяцев назад такой вот сбой в лечении чуть не привел его к диазепамовой зависимости.

— Завтра утром позвонишь своему доктору, а сегодня, пожалуйста, не отступай от предписаний.

Он насмешливо скривил рот:

— Слушаюсь, сестричка.

Я пыталась расслабиться и выдавить из себя улыбку, но он заметил, как я нервно сжимаю и разжимаю кулаки. Я постаралась принять непринужденный вид и, игриво вильнув бедром, сказала:

— Плохая из меня сестричка. Мне не хватает сексуальной попки, обтянутой белым халатиком.

— Ой, только не говори про секс! — Он нарочито передернулся. — Сексуальность и больницы — вещи, абсолютно для меня несовместимые.

— Скажи, а ты мог бы представить меня на фотографиях в красивом белье?

Джесси наливал над раковиной воду в стакан. Эти слова заставили его обернуться.

— Это что, проделки кузины?

— Фотосессия для глянцевого журнала. Я вся в кружевах и в латексе!..

Джесси от удивления открыл рот. Вода давным-давно перелилась через край и текла ему на руку.

— Стало быть, одобряешь, — заключила я. — И как бы я оделась?

— Как горничная-француженка.

— Нет, я серьезно! Я вот, например, думала…

— А я говорю более чем серьезно. Как горничная-француженка.

Я уперла руки в бок.

— То есть в передничке, в микроскопической мини-юбке и черных чулках?

— Да, это подчеркнет твои бедра. — Вода вовсю текла у него по руке и добралась уже почти до локтя. — И обязательно каблуки. Шпильки!

— Слушай, где ты всего этого понабрался?

— Шпильки сантиметров десять… И еще красные трусики. Вот тогда будет настоящая французская горничная.

Я подошла к нему.

— Погоди. С каких это пор у тебя развилось фетишистское отношение к уборщицам?

— С пеленок. Я обожаю всякие такие штучки. А ты, когда во время уборки наклоняешься, ну… когда все это подтягивается, то ты…

Заметив наконец воду, он выключил кран.

Я подошла ближе.

— А если я буду при этом сидеть на мотоцикле?

— Не отклоняйся от темы. Волосы у тебя подобраны кверху, но отдельные пряди игриво спадают на лицо. Щека в грязи, прямо возле губ…

Джесси пожирал меня глазами. Я завелась с пол-оборота. Джинсы расстегнулись сами собой, упали к лодыжкам и улетели по полу в сторону.

— Значит, в грязи?

Он кивнул. Я залюбовалась его загаром и волосами почти пшеничного цвета. Он был так красив, что я боялась упасть в обморок.

— Потому что я испачкалась, да?

Голос его сделался низким и грудным.

— Да. Испачкалась, занимаясь…

— Тобой!

Стакан в руках у Джесси дрогнул, и вода плеснула ему в лицо.

Я расхохоталась, а он тряс головой, стряхивая воду. Мы оба не заметили, как забыли обо всех тревогах.

Я положила руки ему на плечи, и тогда он поставил стакан, усадил меня к себе на колени и крепко обнял. Блузка моя распахнулась, и его руки заскользили по моему телу, а губы щекотали ключицу. Я начала расстегивать ему рубашку на груди, но он пробормотал: «Сначала ты!» — и повез меня на своей инвалидной коляске в гостиную, где «стряхнул» с коленей на диван.

— Ложись на спинку, — сказал он.

Я завалилась на диван и задрала одну ногу. Он начал гладить ее. Рука ползла все выше, к трусикам. У меня захватило дух, и я задрожала.

— Это же не страшно. Почему у тебя зубы стучат?

— Да какой там страх! По-моему, я сейчас сгорю.

Пальцы его осторожно проникли под кружево трусиков. Я смотрела в потолок. Он наклонился и коснулся меня губами.

— Я прямо как священная корова!

— En français! А ну-ка по-французски, чумазая горничная!

Его нежные губы ласкали мое тело, а я только постанывала и издавала какие-то животные звуки.

В общем, в два часа ночи я по-прежнему не спала.

Через решетку жалюзи мне виделись облака, застлавшие Млечный Путь. Рядом со мной крепко дрых Джесси, одной рукой прикрыв глаза. Я знала, что проснется он теперь не скоро.

Я встала, перешла в гостиную, включила там свой ноутбук и начала шарить в Интернете, пытаясь отыскать какие-нибудь упоминания о «Южной звезде».

Я нашла много чего, только не то, что искала. Какие-то водопроводные системы, туристические агентства и даже национальный американский фольклор. Например, в древних легендах индейского племени пауни «Южной звездой» именовался таинственный и ужасный бог подземного мира.

Информация, конечно, любопытная, только бесполезная. Потом я наткнулась на какой-то сайт, где перечислялись всякие тайные организации, но ни словом не упоминалось о проекте, проводившемся в Чайна-Лейк. В общем, я поняла, что в Интернете искать бесполезно, устало опустилась на диван и потерла сонные глаза. Ночь за окном стояла черной стеной.