Единственный отпечаток, сохранившийся в памяти, – молоко ее коз. Это моя собственная мадленка из Пруста[18]. По крайней мере, я так думаю. Все окончательно стерто. Пробки выбило, чтобы защитить проводку и не дать загореться всему дому.

– А может, вовсе не случайно ее зовут Мадлен, – заметила она, вставая, чтобы снять с огня чугунную кастрюлю и поставить ее на середину стола.

Она подняла крышку, пропев Та-дааам! Курица, тушенная с овощами и несколькими обжаренными картофелинами. Как давно я не ел ничего подобного. Я довольствуюсь малым, сидя один в своей квартирке. Никакого желания готовить. Хорошо хоть за покупками выхожу. А для чего? Стряпня – это приятно, когда есть с кем ее разделить.

– Вид аппетитный!

– Еще бы, у меня полдня на это ушло… от фермы до тарелки.

– Неужели все свое?

– Все! Овощи с огорода, курица с птичьего двора, мукой меня снабжает Антуан, я сама делаю масло, сметану и сыр…

– Где вы столько времени берете?

– Телевизора у меня нет, на шопинг с подружками я ходить не люблю и по Интернету не играю. Ну, а что за жизнь была у Мадлен?

Жизнь Мадлен? Если только можно назвать это жизнью. Смертельно печальная. Вышла замуж в двадцать лет за Марселя Травера, родила ему трех сыновей. Третий прожил всего шесть месяцев. Скоропостижная смерть. Старший умер в шесть лет от скоротечного менингита. В больнице сказали, что слишком поздно. Средний их сын продержался до двадцати лет, прежде чем погиб в автомобильной аварии. На велосипеде попал под машину, когда катил на работу к своему патрону. Он был учеником булочника. За год до того, как меня полоснули ножом по подбородку, умер и Марсель. Его раздавило каменной глыбой в карьере, где он работал. В результате все стали говорить, что на ней лежит проклятие и виной всему ее фамилия[19], она-то и принесла все несчастья. Травер – наперекосяк – так и повернулась ее жизнь. Бывают люди, на которых судьба словно ополчилась. Люди, будто предназначенные для бед. Или же избранные судьбой, чтобы собрать их все и тем самым оберечь других, более слабых, которые такого не выдержали бы.

Мадлен было пятьдесят, когда мне было шесть. Она несколько раз пыталась поговорить с моим отцом, чтобы он не обращался со мной так жестоко, но тот послал ее куда подальше и посоветовал подумать лучше о собственных несчастьях. Получив очередные тумаки, я шел плакать к ней. Она обнимала меня и плакала вместе со мной.

Жизнь скверно устроена, верно?!

В конце концов за мной никто так и не пришел – ни родители, ни дедушка с бабушкой, ни социальные службы, которые довольствовались тем, что Мадлен раз в год посылала им отчет о том, как обстоят дела. И всех это устраивало.

Но на ферме она оставаться не могла. Не хватало дохода. Она хотела обеспечить мне нормальную жизнь. Она поискала среди частных объявлений и нашла место прислуги в Тулузе. Мы уехали, оставив все позади. Я-то был счастлив покинуть деревню и проклятые для меня места. А вот для Мадлен, я это знал, все было куда труднее. Она долго плакала накануне вечером. Думала, что я уже сплю, но я слышал, как она пыталась заглушить рыдания подушкой. Перегородки были тонкие.

Мы жили под самой крышей. Привыкли друг к другу, я помогал ей чем мог. Она всегда говорила мне по-баскски: Gaitz guztiak, bere gaitzagoa. На всяку беду беда похуже найдется. А я не очень понимал, что может случиться худшего, чем случилось с ней.

Это она заставила меня закончить школу. Сам я хотел в четырнадцать лет поступить в ученики, чтобы приносить хоть маленькую зарплату. С аттестатом в кармане я сразу поступил в жандармерию, потому что это был самый быстрый и надежный способ получить зарплату и сберечь ее.

– А теперь где она?

– После смерти хозяйки нам пришлось съехать. Я устроился на квартире в городе, чтобы продолжить обучение, а Мадлен вернулась жить в свою деревню. Ей было шестьдесят два. Мизерная пенсия, которую я пополнял из своего оклада.

– Она, наверно, была рада вернуться.

– Особенно тому, что снова могла ходить на кладбище. В Тулузе она зажигала свечку на подоконнике в каждый день рождения, именины или день смерти, но это совсем не то.

– Хотелось бы мне с ней познакомиться.

Мне бы тоже хотелось, чтобы они встретились.

Потом я попросил ее рассказать о себе, потому что я пока еще почти не прикоснулся к своей тарелке. Ее-то была уже давно пуста. Я немного подложил себе курицы и овощей, чтобы подогреть первую порцию и потому что это было просто супер, и приготовился слушать ее рассказ.

С полным ртом, обалдевшими вкусовыми рецепторами и глазами в режиме запись, чтобы все запомнить и потом рисовать ее, пока пальцы не отвалятся.

– О чем вы хотите, чтобы я вам рассказала?

– О Сюзи.

Готова была поспорить. Было бы странно, если бы он не задавался вопросом, откуда она взялась и почему я живу с ней одна, а она никогда не говорит о своем отце.

Что ж, я упомянула Жюстена, красавца Жюстена, здоровяка Жюстена, сволочь Жюстена. Но сначала плеснула себе красного вина, которое открыла после его анжуйского каберне. Нужно было подкрепиться, прежде чем ворошить по подвалам мои мрачные и мерзкие воспоминания. Он налил себе тоже, но исключительно для удовольствия, и я про себя отметила, что если за десертом мы опять примемся за его бутылку, то вряд ли потом он будет в состоянии сесть за руль.

Шесть лет назад, когда я только-только здесь обосновалась, кооператив по осеменению скота претерпел реорганизацию, в наш район был назначен новый осеменитель и через некоторое время заехал ко мне, в Верхолесье. Похоже, мы друг другу глянулись, потому что в третий свой приезд он начал рассыпаться мелким бесом. Мол, я очаровательна, умна и ему особенно приятно готовить свой объезд, когда он знает, что должен заглянуть и ко мне. Он всегда задерживался, чтобы выпить чашечку кофе и поболтать о том о сем. Закончилось это в сене. Целых пять месяцев я во все верила. Когда он мне признался, что женат и у него двое детей, мне и в голову не пришло, что это может стать проблемой. Я пребывала на своем маленьком облаке и искренне его любила. Когда я видела одну из своих коров в течке, у меня самой все начинало клокотать внутри при мысли, что он заедет сегодня после полудня. Быстренько заканчивала все дела, принимала душ и ждала его. Мы занимались любовью повсюду на ферме. Это всегда бывало быстро, без особой нежности, потому что он делал объезд и время поджимало. Всякий раз я говорила себе, что в следующий раз будет лучше. Он заявил, что не хочет расставаться с женой, потому что она готовит ему всякие вкусности, и хотя бы поэтому он не мыслит жизни без нее. Жалкий тип! И потом, у него были дети и дом, за который надо выплачивать. Классическая схема жизни достойного отца семейства. Плюс симпатичная любовница, чтобы развеяться и отвлечься от властной, ревнивой жены с увядшим либидо. А еще чтобы удостовериться в собственной способности к обольщению и эрекции. Мне было плевать, с ним мне было хорошо, по крайней мере, мне так казалось. О будущем я не думала. Хотя нет, я начала о нем подумывать. Мне хотелось завести ребенка. И момент вроде был подходящий, но с ним я никогда об этом не говорила. Ждала, пока он попривыкнет. Мы продолжали видеться по меньшей мере два раза в неделю, в ритме течки моих коров. Романтично, не правда ли?!