Сегодня я с некоторым злорадством напоминаю об этом эпизоде (у Титова заинтересованное и сочувствующее выражение лица: вот, дескать, мы были правы, а нас не послушали).

– Владимир Александрович! Нет ли смысла поглубже проанализировать, почему же народ проголосовал за Ельцина, а не за Рыжкова? Надо бы попытаться понять, чем живет народ, а то будем и дальше промахиваться…

Все принимаются молча есть.

– М-да, – издает неопределенный звук председатель, – видимо, надо бы…

– Средства массовой информации народ одурачили. Вы только посмотрите, что они писали и пишут… – замечает кто-то.

– Подтасовки во многих местах были. – Председатель говорит об этом с некоторой неуверенностью.

Страшное раздражение и беспокойство толкают меня дальше:

– А что же наши средства массовой информации не смогли оболванить народ? Почему он не поддался нашей пропаганде? И еще, власть-то не переменилась. Почему все эти исполкомы, райкомы, госбезопасность, милиция допустили подтасовки? Почему наша сторона не смогла ничего подтасовать? Такие мы честные?

Кажется, меня с сочувствием слушают Петровас, Пирожков и Калиниченко. Председатель молчит. Это не значит, что он пропустил мои слова. Через какое-то время разговор может продолжиться по телефону, но может и просто повиснуть в воздухе. В мою душу закрадывается подозрение, что у Крючкова уже сложилась полная картина всего происходящего в стране, он пришел к каким-то твердым выводам и ему не нужна дополнительная информация, способная поставить эти выводы под сомнение. Появляется у меня еще одна тревожная мысль: председатель все чаще проявляет непонятное раздражение, когда говорит со мной. Иногда вспыхивают телефонные перепалки по пустякам. Крючков никогда не допускает грубости, однако резкость его тона мимо меня не проходит. Вполне возможно, что меня заносит, я слишком свыкся с ролью начальника разведки, слишком явно начал отстаивать ее самостоятельность и автономность. Может быть…

Встаем из-за стола расстроенные и расходимся.

Надо бы отвлечься от печальных мыслей и неприятного разговора, пройтись по Кузнецкому и Пушечной, потолкаться в толпе и заглянуть в букинистические магазины. Но магазины уже закрылись на обед, а просто прогулка по безобразно заплеванным, заваленным мусором, заставленным машинами тротуарам кажется совсем непривлекательной. Придется оставить книги до первой субботы после получки. Город не изменится – может быть, настроение будет другим.

Вперед! К целительной зелени и прохладе ясеневских рощ. Черная «татра» сдержанно взвывает, выползает из комитетских ворот, огибает захваченный блошиным рынком «Детский мир» и устремляется вниз по проспекту Маркса к Манежу. Слева мелькает памятник основоположнику научного коммунизма с какой-то хулительной надписью на постаменте, квадрига на фронтоне Большого театра справа давным-давно скрыта ремонтным сооружением, похожим на гигантский киоск для мороженого.

Мимо Манежа, на Большой Каменный мост, по Якиманке и дальше на юго-запад…

День начинается как обычно – радио, газеты, оперативные телеграммы, информация. Международная тема номер один – положение в Советском Союзе во всех его проявлениях: борьба за власть. Центр – республики, экономика, демократы – консерваторы, Горбачев – Ельцин.

С утра в верха прошла добротная и, на мой взгляд, интересная информация. В окружении Буша сделан вывод, что господствующая роль Горбачева в политической жизни Советского Союза завершилась, в полный рост встает альтернативная ему фигура Ельцина. Сохраняя прежние отношения с Горбачевым, Соединенные Штаты должны отныне уделять гораздо больше внимания российскому президенту – проще говоря, не связывать свою политику с проигравшим игроком. Судя по информации, американцам было бы жаль потерять Горбачева – он податлив и предсказуем, Ельцин для них пока неизвестная величина, но в серьезной политике нет места эмоциям.

Идет подготовка к встрече «большой семерки» в Лондоне. Весь мир оживленно обсуждает вопрос, пригласят ли на встречу Горбачева. Разведка информирует президента: его обязательно пригласят, но денег Советскому Союзу не дадут, и, видимо, было бы целесообразно с прямым обращением о финансовой помощи в Лондоне не выступать.

Сведения о поставках оружия из Венгрии в Хорватию; Югославию подталкивают к развалу и гражданской войне. Сербы с угасающей надеждой смотрят на Россию.

У Первого Главного управления есть не только агентурная сеть и радиоперехват за рубежом, но и обширный круг контактов в политических, журналистских, официальных, научных кругах Советского Союза. Это контакты, как правило, неоплачиваемые, но и не афишируемые. С нашими работниками делятся информацией те, кто давно привык к этому, и те, кто не может найти выход своим сомнениям в новой обстановке, кто нуждается в надежном понимающем собеседнике. Такие люди находятся даже среди «демократов». Оказывается, для многих из них КГБ – анафема как социальное явление, но они с уважением относятся к разведчикам КГБ. Наши люди бывают на политических собраниях Межрегиональной депутатской группы и «Демократической России». Год назад мы в ПГУ подумывали о том, чтобы поставить сбор информации о положении в собственной стране на солидную организационную базу, – иными словами, создать группу, составить план, наладить учет контактов и информации. Что-то остановило уже занесенную было руку – пожалуй, мысль о том, что не стоит накапливать компромат на самих себя. Так и продолжали работать – без плана и без учета. Вот именно эта информация – кто и что о ком сказал, какие намерения вынашивают Ельцин, МДГ или «ДемРоссия» – стала пользоваться все большим спросом на самом верху. Я направлял ее без регистрации Крючкову, дня через два-три бумаги возвращались ко мне без резолюций и пометок. По некоторым признакам можно было догадываться, что из информации доводилось до президента. Не ясно было только одно – какие выводы делает президент, способен ли он адекватно воспринимать реальность.

Эти сомнения подкрепляются и рассказами контактов, и таким многозначительным эпизодом. ПГУ только что установило контакт с иностранной разведкой, и в Москву прибыл с конфиденциальным визитом один из ее руководителей. Нам хотелось подчеркнуть то значение, которое советская разведка придает этому визиту, и Горбачев согласился принять главу делегации. На беседе присутствовал Крючков, переводил сотрудник ПГУ. Поздоровавшись с гостями, Михаил Сергеевич начал говорить и говорил без умолку полтора часа, не задав гостям ни одного вопроса и не позволив им сказать ни единого слова. Он изложил идеологию, стратегию и тактику перестройки, сетовал на трудности, выражал оптимизм и между делом жаловался на КГБ, который пытается-де оказывать на него воздействие односторонней информацией. Не знаю, насколько интересны высказывания Горбачева гостям, для них важен сам прием у президента. На меня рассказ произвел удручающее впечатление – лидер замкнулся в себе. Я попытался проверить это впечатление в разговорах с людьми, которые имели возможность общаться с Горбачевым. Оно подтвердилось. Кто-то отметил резкий контраст между поведением Ельцина и Горбачева. Российский президент на одном из совещаний выслушал десятка два выступавших, непрерывно делал пометки, а затем кратко и внятно подвел итог обсуждению. Михаил же Сергеевич говорит, говорит и говорит.