доказательства совершенно иного рода, которые мы не в силах представить. Именно так и поступают наши оппоненты. Если бы мы постулировали бессмертие, нам пришлось бы представить горы самых весомых доказательств. Ничего подобного не требуется для констатации, скажем, существования плазмодий у больного малярией. Метафизические ожидания все еще слишком сильны в научном мышлении, а потому мешают рассматривать проблемы психоанализа в их собственной системе координат.

Впрочем, справедливости ради я должен признать, что психоаналитическая школа сама дала повод для множества ошибочных выводов, хотя и ненамеренно. Один из главных источников – неразбериха, царящая в теоретической сфере. Как это ни прискорбно, у нас нет единой теории. Вы бы сами в этом убедились, если бы на конкретных примерах видели те огромные трудности, с которыми нам приходится сталкиваться. Вопреки мнению почти всех критиков, Фрейд может быть кем угодно, но только не теоретиком. Он эмпирик, и это должен признать всякий, кто стремится хоть сколько-нибудь глубоко проникнуть в его работы и попытаться увидеть его пациентов так, как видит их он. К сожалению, наши критики к этому не стремятся. Как нам неоднократно говорили, «противно и отвратительно» смотреть на больных так, как смотрит Фрейд. Но как можно понять метод Фрейда, если идти на поводу у своего отвращения? Не приложив ни малейших усилий, чтобы встать на место Фрейда и подстроиться под его взгляды, принятые, возможно, в качестве необходимой рабочей гипотезы, наши оппоненты приходят к абсурдному выводу, что он теоретик. Они охотно заключают, что «Три очерка по теории сексуальности» – это всего-навсего теория, изобретенная спекулятивным мозгом, и что все это просто внушается пациенту. Хотя подобная трактовка не соответствует истине, она значительно упрощает работу критиков. Они не обращают никакого внимания на «несколько клинических случаев», которыми психоаналитик добросовестно подтверждает свои теоретические выкладки; их интересует только теория и формулировка техники. Слабые места психоанализа заключаются не в этом – психоанализ, по сути, эмпиричен, – хотя здесь, несомненно, обнаруживается обширная и недостаточно культивированная область, в которой критики могут резвиться в свое удовольствие. В сфере теории много неопределенностей и немало противоречий. Мы осознавали это задолго до того, как наши ученые оппоненты почтили нас своим вниманием.

После этого отступления вернемся к вопросу о бессознательных фантазиях, которые занимали нас раньше. Никто, как мы видели, не вправе постулировать их существование или определять их качества, если только не наблюдает продукты бессознательного происхождения, которые могут быть описаны сквозь призму сознательного символизма. Вопрос в том, действительно ли можно найти продукты, отвечающие этому требованию. Психоаналитическая школа полагает, что обнаружила их. В первую очередь это, конечно, сновидения.

О сновидении можно сказать, что оно проникает в сознание как сложная структура, составленная из элементов, связь которых друг с другом не осознается. Только позже, путем добавления серии ассоциаций к отдельным образам, увиденным во сне, мы можем показать, что эти образы возникли из определенных воспоминаний недавнего прошлого. Мы спрашиваем себя: где я это видел или слышал? Благодаря ассоциациям возникает воспоминание о том, что определенные фрагменты сновидения были сознательно пережиты – некоторые накануне, некоторые раньше. Пожалуй, с этим согласится всякий, ибо все это известно уже давно. Таким образом, сновидение представляется нам как более или менее непонятное нагромождение элементов, которые сначала не осознаются, а затем распознаются через их ассоциации[46]. Следует добавить, что не все фрагменты сновидения обладают узнаваемым качеством, благодаря которому можно вывести их сознательный характер; напротив, часто – даже в большинстве случаев – они поначалу неузнаваемы. Только позже мы вспоминаем, что сознательно пережили ту или иную часть сна. Уже с одной этой точки зрения мы можем рассматривать сновидение как продукт бессознательного происхождения.

Техникой исследования бессознательных источников, которую я описал выше, пользовались все исследователи сновидений задолго до Фрейда. Мы просто пытаемся вспомнить, откуда произошли отдельные части сновидения. Именно на этом простом принципе и основана психоаналитическая техника разгадки сновидений. Установлено, что определенные элементы сновидения берут свое начало в бодрствующей жизни, в событиях, которые в силу своей очевидной незначительности были обречены на забвение и уже находились на пути к бессознательному. Эти фрагменты и есть следствие так называемых «бессознательных идей». Данная формулировка вызвала известные возражения. Разумеется, мы не понимаем вещи так конкретно, если не сказать тяжеловесно, как наши критики. Это выражение есть не что иное, как сознательный символизм – мы никогда не сомневались в этом. Однако оно весьма информативно и отлично подходит для обозначения неизвестного психического факта. Как я уже говорил, у нас нет другой возможности сформировать концепцию бессознательного, кроме как по аналогии с сознанием. Мы не воображаем, будто вещь станет более понятной от того, что мы придумаем для нее звучное и невразумительное название.

Принцип психоаналитического объяснения, таким образом, чрезвычайно прост и известен уже давно. Дальнейшая процедура следует в том же направлении. Если мы погрузимся в сновидение – что, естественно, никогда не происходит вне анализа, – нам удастся обнаружить еще больше воспоминаний об отдельных частях сновидения, хотя и не всех – такие приходится на время оставить в стороне. Когда я говорю «воспоминания», я имею в виду не только воспоминания о реальных переживаниях; я также имею в виду воспроизведение значимых ассоциаций и связей. Собранные реминисценции называются «сновидческим материалом» и анализируются в соответствии с общепринятым научным методом. Если вам предстоит обработать какой-либо массив экспериментальных данных, вы сравниваете его отдельные части и классифицируете их на основе сходства. Точно так же вы поступаете и со сновидческим материалом; вы ищете общие черты как в форме, так и в содержании.

При этом необходимо по возможности избавиться от некоторых предрассудков. Я заметил, что начинающие всегда ищут какую-то особенность, а затем пытаются скорректировать свой материал с тем, чтобы он соответствовал их ожиданиям. Особенно часто я наблюдаю это у коллег, которые в силу известных предубеждений и непонимания когда-то были страстными противниками психоанализа. Если мне было суждено анализировать их и им наконец удавалось вникнуть в суть метода, то первая ошибка, которую они обычно совершали в своей психоаналитической практике, заключалась в искусственной подгонке материала под свое собственное предвзятое мнение. Другими словами, они вымещали на материале свое прежнее отношение к психоанализу и, будучи неспособными к объективной оценке, рассматривали его исключительно сквозь призму собственных субъективных фантазий.

Приступив к изучению сновидческого материала, вы не должны уклоняться ни от каких сравнений. Как правило, материал состоит из весьма разрозненных образов, что существенно затрудняет извлечение tertium comparatio-nis.[47] Я должен воздержаться от подробных примеров: изложить их в одной лекции не представляется возможным. Однако я хотел бы обратить ваше внимание на статью Ранка о «сне, который