– Во всяком случае, – ответил доктор Рейвен, – не могу сказать, что ты так уж удивил меня своим визитом. Все мои мальчики нет-нет да и заглядывают ко мне. И я страшно рад, когда меня навещают.

– Честно говоря, сам не знаю, с чего начать, – взволнованно сказал Саттон.

– Давай проще, – предложил старик. – Вспомни, как в старые добрые времена мы говорили часами и, в конце концов, докапывались до какой-никакой истины…

Саттон рассмеялся.

– Да, профессор, конечно, помню. Мы решали тончайшие проблемы теологии. Разбирали основополагающие аспекты сравнительной религии. Именно это и волнует меня сейчас, потому я и приехал. Ведь вы посвятили этому всю жизнь. О земных и инопланетных религиях никто на Земле не знает больше, чем вы. Удалось ли вам при этом сохранить свою собственную веру? Не возникало ли у вас искушения отказаться от земной религии?

Доктор Рейвен улыбнулся и поставил чашку на стол.

– Я должен был быть готов к тому, что ты, как обычно, задашь мне какой-нибудь каверзный вопрос. Это в твоем духе.

– Я не собираюсь вас долго мучать, – оправдывающимся тоном проговорил Саттон. – Я просто хочу узнать, не нашли ли вы в огромном количестве верований какой-нибудь религии, которая оказалась бы лучше, выше других?

– Надо понимать, что ты нашел такую религию?

– Нет, – ответил Саттон тихо. – Не религию.

Церковный колокол все еще звонил вдалеке. В университетских коридорах наступила тишина. Перемена закончилась.

– Не казалось ли вам когда-нибудь, – спросил Саттон, – что вы сидите одесную Господа и слышите нечто, чего никогда в жизни не слышали и не ожидали услышать?

Доктор Рейвен недоуменно покачал головой:

– Нет, пожалуй, ничего подобного мне испытать не довелось.

– А если бы довелось, как бы вы себя вели?

– Ну, я думаю, что мне пришлось бы так же мучительно размышлять об этом, как и тебе.

– Восемь тысячелетий люди жили только верой, – сказал Саттон, глядя на пылающий камин. – Восемь тысячелетий, а то и больше. Да, конечно, больше. Чем же, если не верой, пусть какими-то начатками веры, объяснить ориентацию захоронений неандертальцев и то, что кости в захоронениях окрашены охрой?

– Вера, – мягко вставил Рейвен, – могущественное явление.

– Да, могущественное, – согласился Саттон, – но, при всем том, порой она – не что иное, как признание нами своей собственной слабости. Мы как бы сами признаем, что мы не в силах существовать в одиночку, что нам нужна соломинка, за которую мы могли бы ухватиться, надежда и убежденность в том, что есть высшая сила, которая нам поможет и укажет путь.

– Ты как-то озлобился, Эш. Это твое открытие так повлияло на тебя?

– Да нет. Это не озлобленность, – смущенно ответил Саттон.

Где-то тикали часы, и в наступившей тишине их тиканье казалось нарочито громким.

– Профессор, – спросил Саттон, – а что вы думаете о таком понятии, как судьба?

– Вот уж действительно странно слышать от тебя подобный вопрос! Никогда не считал тебя человеком, который покоряется судьбе.

– Я имею сейчас в виду научное, книжное, что ли, определение этого понятия. Что по этому поводу говорит литература?

– Ну, в общем, люди, верившие в судьбу, существовали во все времена. Каждый, наверное, верил по-разному. Не все, правда, именовали то, во что верили, судьбой. Одни называли это фортуной, другие – предчувствием, третьи – предначертанием, остальные – еще как-нибудь.

– Да, но ведь нет никаких подтверждений, что судьба действительно существует. Никаких фактов, что она представляет собой реально действующую силу. Ее ведь, так сказать, нельзя потрогать руками!

Доктор Рейвен покачал головой.

– Да, Эш. Ты прав. «Судьба», в конце концов, – просто слово. Руками, действительно, не потрогаешь. Но когда-то и вера была не более чем словом, так же как теперь судьба. Однако за тысячи лет миллионы людей сделали веру осязаемой. Ее можно узнать, принять и жить по ее законам.

– Ну, а такие вещи, как удача или предчувствие, это что – всего лишь случайности?

– Да, но они могут служить проявлениями судьбы, – ответил Рейвен. – Вспышки, в свете которых можно разглядеть суть. Всего лишь отдельные волны в бурном потоке событий. Я так это понимаю, хотя специально этими вопросами никогда не занимался.

Он поднялся и подошел к книжному шкафу. Запрокинул голову, глядя на верхние полки.

– Тут у меня где-то была одна книга. Не знаю, найду или нет.

Он поискал и не нашел.

– Ну, это не так важно, – сказал он. – Я найду ее обязательно и дам тебе почитать, если тебе действительно так интересно. В ней рассказывается о древнем африканском племени с очень странными верованиями. Они верили, что у каждого человека есть душа. Можно это называть, как угодно – эго, сознание, разум, но лучше – душа. Так вот, они верили, что у каждой души есть двойник, вторая половинка, и эта половинка обитает где-то на далекой звезде. Если я правильно помню, они даже знали, на какой именно, и могли показать ее на ночном небе.

Он оторвал взгляд от книг и посмотрел на Саттона.

– А знаешь что, может быть это и есть судьба, – сказал он тихо. – Очень, очень может быть.

Рейвен прошелся по кабинету, и подошел к догоравшему камину. Он стоял, заложив руки за спину, склонив набок седую голову.

– А почему, собственно, ты так интересуешься судьбой?

– Потому, что я ее нашел, – тихо промолвил Саттон.

На экране видеофона возникло лицо человека. Он был в маске.

– Если хотите говорить со мной, – сказал холодно и резко Адамс, – снимите маску.

– Придется так поговорить, – произнес голос из-под маски. – Я – тот человек, что разговаривал с вами во дворе. Помните?

– Надо понимать, что теперь вы говорите со мной из будущего? – съязвил Адамс.

– Нет, – невозмутимо ответил человек в маске. – Я пока в вашем времени. Я за вами наблюдал.

– И за Саттоном тоже?

Человек в маске кивнул.

– Вы с ним беседовали. Что вы теперь думаете?

– Он что-то скрывает, – нехотя ответил Адамс. – И он, как бы это лучше выразиться… Он не совсем человек.

– Намерены ли вы убить его?

– Нет, я не думаю, что в этом есть необходимость. Кроме того, как я уже сказал, он что-то знает, и нам бы было очень желательно выудить из него эту информацию. Сами понимаете, убийство – не лучшее средство.

– Было бы гораздо лучше для вас, – сказал человек в маске, – если бы то, что он знает, умерло вместе с ним.

– Может быть, – сказал Адамс, ерзая в кресле, – я бы лучше вас понял, если бы вы объяснили наконец, что вы имеете в виду?