– Это убийство, – сказала Витта. – Но Герберту много не дадут. Признают невменяемым…

Она была бледной как смерть – такой Станислав ее никогда еще не видел.

– А если он сдуру разболтает про нас?

У кого-то в семье по скелету в шкафу, а у них – целое кладбище.

– Труп спрятать можно, – сказал Себастьян. – Закопать, например…

– Лучше гирю к ногам, и в реку, делов-то, – вытирая кровь с разбитой губы, сказал Герман.

Станислав потрясенно смотрел на своих сыновей. Их мать лежит мертвая, а они спокойно рассуждают о том, как можно избавиться от трупа… Но ведь сам их такими воспитал. К тому же они были правы – Герберта нужно было выручать. Он хоть и придурок, но сын родной.

Труп Риты загрузили в машину, но за руль Станислав сел сам. Не захотел он, чтобы сыновья участвовали в похоронах своей матери. А Игорь и Олег вместе с Риммой сейчас находились в «Беллиссимо», в ночной смене. Их в убийство решено было пока не посвящать…

Станислав остановил машину на безлюдном в ночную пору мосту, собирался открыть багажник, когда к нему подъехал экипаж патрульной службы. Багажник ему пришлось открыть, чтобы показать его содержимое. Показал. И тут же пришлось подставить руки под наручники.

На первом же допросе он признался, что жену застрелил сам. И любовь к старшему сыну здесь ни при чем. И тогда он понимал, что в тюрьме ломаются и дают волю своему языку. Сейчас он точно это знал. Герберт мог разболтать многое, поэтому Станислав и сел вместо него. О чем сейчас очень жалел.

* * *

– И что?

– Мы обязаны принять во внимание показания, которые она дала против вас. Есть мнение, что вы умышленно убили свою жену. И это мнение будет представлено в суде…

– Вам бы только человека засадить.

– А вы и так сядете. Суд не признает убийство по неосторожности. Ведь вы же не сообщили об убийстве. Пытались вывезти труп за город, чтобы спрятать…

– Да нет, я в милицию его вез.

– Только милиция почему-то в другой стороне была. А веревку и две двухпудовые гири в багажнике тоже в милицию везли?.. Боюсь, что в суде дураков нет, – ехидно усмехнулся следователь. – Вряд ли вам поверят… Но если все же суд признает убийство по неосторожности, есть еще двести двадцать вторая статья, незаконное приобретение и хранение огнестрельного оружия… Но…

Ефимцев сделал многозначительную паузу и с какой-то театральной важностью замер в ожидании. Станислав счел нужным ему подыграть.

– Что «но»?

– Если вы признаетесь, у кого и когда покупали оружие, то суд, возможно, смягчит меру наказания по этому пункту…

– Да я бы признался. Но я не знаю этих людей. Они не представлялись. Сами подошли, купи, говорят, хороший ствол, недорого берем. Ну и дернул меня бес…

– Где подошли?

– Да на рынке, на городском…

– Значит, имен и фамилий их не знаете.

– Нет.

– А опознать сможете?

– Э-э… Думаю, что да…

– А субъективный портрет составить?

– Простите, что составить?

– Фоторобот, иначе говоря…

Станислав на мгновение задумался. Никто не подходил к нему на рынке, и не на кого было составлять фоторобот. Но ведь можно придумать несуществующих людей. Лоб такой, нос такой, рот, подбородок… Что-нибудь да сляпает.

– Э-э… Да, наверное, смогу…

– Хорошо, как-нибудь займемся этим. А пока у меня к вам вопросов нет…

Станислав думал, что конвоир отправит его в камеру, но он повел его в другом направлении. Доставил в знакомый кабинет заместителя начальника оперативной части.

Капитан смотрел на него холодно и даже с каким-то отчуждением, но сигарету предложил сразу.

– Как дела? Как настроение? – издалека начал он.

– Спасибо, ничего. У следователя был.

– Следователь – это хорошо. Плохо то, что вы в камере повели себя неправильно…

– Почему неправильно? Как приняли, так себя и повел. А приняли плохо…

– Во всех камерах вас плохо принимают. Почему?

– А потому, что не хочу под чужую дудку плясать…

– Свои порядки больше нравятся?

– Ну да, своя рубашка ближе к телу.

– Рубашка бывает разной. Например, есть деревянные рубашки. Они еще гробами называются, не слышали о таких?

– Это вы о чем, капитан? – нахмурился Казимиров.

Не нравится ему этот разговор. И сам Сизов не нравится. Что-то не то он говорит…

– А о том, что врагов у вас много. В одной камере врагов нажили, теперь в другой…

– Дерьмо это, а не враги.

– Нож в спину воткнут, тогда точно дерьмо пойдет…

– Постараюсь спину не подставлять.

– Ну, ну… Плохо вы ведете себя, Казимиров, смотрящим в камере себя назначили, так я понимаю?

– Зачем смотрящий? Я же не уголовник вам какой-то, чтобы так называться. Просто старший по камере… А вас что, больше смотрящие устраивают, которых тюремный блаткомитет назначает?

– Мне нравится, когда в камере тихо и спокойно.

– Будет вам тишина и спокойствие, обещаю.

Станислав понимал, что Сизову ничего не стоит подложить ему свинью. Наверняка на вооружении у него есть пара – другая способов, чтобы испортить арестанту жизнь.

– Как вы можете обещать то, в чем вы не уверены? Сегодня у вас все хорошо, а завтра тот же Щербатый посадит вас на нож.

– Так уберите Щербатого, – подсказал Казимиров. – И Арканыча заодно… А я вам заплачу…

– Что?! – встрепенулся Сизов. – Вы мне заплатите?

– Здесь же все продается и покупается – хорошие камеры, вкусная еда, водка…

– Будем считать, что вы этого мне не говорили.

– Но я же видел.

– Лично я ничего не продаю. А хорошая камера вам досталась… – запнулся Сизов. Он был немного смущен. – Вы сами знаете, почему она вам досталась.

– Спасибо Римме, да?.. Как вы с ней вчера провели время?

– Это к делу не относится.

– Ну, не знаю… Так что, можно сделать так, чтобы Щербатого в камере больше не было? И Арканыча тоже… А то ведь случится, не ровен час, что-нибудь.

– Это угроза?

– Да, но для меня. Со мной ведь может что-нибудь случиться… Римма вам этого не простит…

Капитан смутился еще больше. Но смятение чувств продолжалось недолго. Он взял себя в руки, лицо стало жестким и непроницаемым, как забрало рыцарского шлема.

– Совесть у вас есть, Казимиров, на женских плечах в рай въезжать? – беспощадно пристыдил он Станислава.