Мы тоже одарили великого Мотекухсому — вручили послу три рубашки голландского полотна, стеклянных бус немеряно-несчитано, всякой мелочи, цена которой на рынке в Севилье едва ли будет десять дукатов.

Вечером того же дня в собрании офицеров Педро Альварадо громогласно заявил, что хватит терять время, пора двигаться на Теночтитлан и пошуровать в кладовых у этого самого Монтесумы. Педро упорно выговаривал его имя таким странным манером. Эта идея вызывала горячий спор. Я сам после получения даров склонялся к мысли, что поход в глубь страны следует совершить как можно быстрее. Хоть завтра! Если бы я был уверен в своем войске!.. Ордас, Хуан де Леон, этот мерзавец Эскудеро принялись доказывать, что подобное решение является прямым вызовом его милости губернатору Кубы Диего Веласкесу. Как бесило меня это ежедневное, по поводу и без, когда грубоватое, когда восторженное упоминание этого имени! Я выждал, успокоился, потом обратился к стоявшей рядом Марине с вопросом — возможно ли в нынешних условиях выступить в поход на Теночтитлан. Она ответила тихо, в напряженной, мгновенно установившейся тишине. Все замерли!

— Нет, ещё не пришло время сбора урожая… — и опустила голову.

Пуэртокаррера изумленно глянул на нее, потом перевел взгляд на меня…

Посланец с юга, с одной из застав, расставленных вдоль морского побережья, добрался до Теночтитлана в первые дни месяца «уэн тосотли», что означало «долгий пост».

Месяц был посвящен богу Сентеотлу и древней покровительнице молодой кукурузы Чикомекоатл — им на этой священной неделе следовало приносить жертвы. Так оно и должно быть, прикинул гонец, теперь, когда на полях встала молодая кукуруза, земля должна любовно вскормить побеги, а для этого надо хорошенько поклониться могучему Сентеотлу. Затем зеленя следует вдосталь напоить дождем, а для этого придется задобрить Тлалока и всю его семейку, а также многочисленный род богинь кукурузы. И для всех церемоний требуются жертвы — людишек собирают по всем покоренным городам. Не плохо бы, прикинул гонец, по случаю такого неудачного года, всех этих ужасающих знамений, что случились в последнее время, устроить хорошую победоносную войну… Хотя бы против этих пришельцев, с вестью о новом появлении которых, о том, что они все-таки двинулись на север, он спешил в столицу. Тут его сердце сжалось от ужаса, словно холодная грязная рука жреца, вспоровшая ему брюхо, добралась и до этого священного комочка плоти. Он едва не вскрикнул… Хвала богам, успел опомниться — орать на дамбе, с юга ведущей в Теночтитлан, пугать крестьян, с утра пораньше копавшихся на своих, плавающих по водам озера Тескоко чинампам[20]— не дело. Этак можно угодить в руки надзирающих за порядком. Те могут обвинить в нарушении общественного порядка, доставить на сторожевой двор, и тогда весть, ради которой он на своих двоих, почти бегом, мчался ко дворцу будет доставлена с опозданием. Это ещё более тяжкое преступление, чем вопли на дамбе, после чего ему точно не миновать жертвенного ножа.

Так что там насчет чужеземцев? Его мысли вновь метнулись к огромным, свободно бороздящими широкую морскую гладь холмам, чьи вершины осеняли белоснежные, вздувшиеся под напором ветра, прямоугольные флаги. Зрелище было невиданное, вгоняющее в оцепенение. Прибавьте к этому сообщение о недавней битве, случившейся в устье Табаско, во время которой бородатые люди, заселившиеся эти движущиеся по волнам горы, наголову разгромили орду этих диких варваров; приложите сюда рассказы о чудовищных порождениях бога войны Уицилопочтли — существах четырехногих и двухголовых, о божественных змеях, изрыгающих грохот, дым и огонь, и в голове сама собой родится трезвенькая мысль. Ну их, этих чужеземцев! Непонятно, кем они посланы. Они там, на заставе, долго спорили и как опытные воины пришли к единодушному выводу — пощупать бородатых, конечно, следует. Если они люди и смертны, то следует захватить их в плен и принести в жертву богу ветра, ибо они безбоязненно святотатствуют. В Сеутле, например, выбросили из теокали[21]изображения Кецалькоатля или по-ихнему Кукулькана. Если же они боги или посланцы богов и не ведают смерти, то надо им поклониться, принести дары, попытаться выяснить, зачем они появились в благословенной стране Мехико. В любом случае без большого количества жертв не обойдешься. Иначе как умилостивить богов?..

Был ранний час, и над обширной горной долиной, приютившей столицу и множество других больших городов, над безразмерной гладью озера Тескоко, трепетало низкое, окрашенное бирюзой небо. Уже посверкивали и розовели в солнечных лучах снеговые шапки Попокатепетля и Иштаксиуатля — их отблеск подкрашивал нижние края маленьких тучек, которые любят висеть над вулканами. Ниже вырисовывалась густая свинцовая завесь сплошных облаков, в той стороне — на востоке — было мрачно, уныло. Здесь же, среди синеющих, отдохнувших за ночь озерных вод, в виду светлых оголовков-храмов, воздвигнутых на вершинах ступенчатых пирамид, среди десятков пирог, стремящихся в город с товарами и съестными припасами, верениц носильщиков, шлепающих босыми ногами по каменным плитам — было поспокойней.

Крошечные зеленые островки постепенно собирались в подобие пригородов, изрезанных каналами — это были те же чинампы, только с помощью корней деревьев, уже вросших в илистое дно. Они намертво вставали вровень с соседями. За геометрической нарезкой кварталов следили особые чиновники. Здесь уже можно было заметить тростниковые крыши крестьянских хижин. Скоро убогие жилища сменили строения, стены которых были сложены из адобов.[22]Наконец дамба незаметно перешла в улицу, ограниченную с обеих сторон более нарядными домами — их стены были побелены или натерты толченой пемзой тускло-красного цвета.

Гонец прибавил шаг — до цели было совсем близко. Еще несколько кварталов, соединявшихся переброшенными через каналы мостами, и он очутился на центральной площади Теночтитлана, ещё полупустой в этот ранний час. Редкие группки жрецов в темных одеяниях — волосы их были испачканы запекшейся кровью, уши изувечены во время церемоний — бродили по площади. Разжигали кадильницы, украшали гирляндами из цветов головы гигантских змей, которые снизу ограничивали балюстраду крутой лестницы, ведущей на верх пирамиды. Там, в лучах явившегося солнца серебристо посверкивали два храма. Справа от пирамиды возвышались стены, за которыми располагались покои правителя Анауака — «страны у вод» — Мотекухсомы Шойокоцина[23]Посланцу долго объясняли на заставе, как обойти дворец, в какие двери следует постучаться. Он немного запаздывал и по этому на сердце было неспокойно, однако служитель в высоком головном уборе из перьев, принявший послание правителя Куахтлы, не обратил на запыхавшегося и изо всех сил скрывавшегося тяжкие вдохи воина никакого внимания. Просмотрел послание и коротко бросил.